– Я поеду, – решительно встала я из-за стола. – Отвезу его в лечебницу.
– Но ты же ничего не поела, – расстроилась Бетя.
– Пока я буду есть, он сдохнет.
Сторож загрузил вялое, как бурдюк с костями, тело Рыжика в багажник. Ветеринар сразу поставил диагноз.
– Почему раньше не привезли? – спросил он.
– Он поправится?
– Попробуем лечить. Я выпишу лекарства.
– Я не могу его забрать.
Ветеринар согласился оставить Рыжика. От суммы за его содержание и лечение, которую он назвал не моргнув глазом, я опешила:
– Почему так дорого?
– Это столько стоит. Решать вам.
– Я уже решила.
Прошло несколько дней. Каждое мое утро начиналось со звонка ветеринару.
– Пока без изменений, – слышала я неизменный ответ.
Прошла неделя, и закралось сомнение: может, этот ветеринар-хапуга выкачивает из меня деньги, а Рыжика уже нет в живых? Решила нагрянуть в лечебницу и застать его врасплох. Но ветеринар опередил меня.
– Ну что же? – услышала я в трубке его голос и замерла. – Хочу вас обрадовать, на поправку пошел ваш Рыжик. Замечательный пес.
Не знаю, с чем сравнить охватившую меня радость в этот момент. В носу защекотало, и я расплакалась.
– Спасибо! Большое спасибо!
Спустя три дня я поехала забирать Рыжика. Передо мной вертикально подпрыгивал еще худой, но по- прежнему жизнерадостный пес. Я смотрела на него и думала: «Сколько всего я могла бы купить на эти деньги. Если бы Маруля узнал, поместил бы меня в психушку. Но разве стоит этот неприобретенный тлен спасенной жизни? Пусть и собачьей».
– Я сегодня забрала Рыжика! Он поправился! – радостно сообщила я домашним, конечно, умолчав о потраченной сумме. Маруля равнодушно промолчал. Роза пожала плечами. И только Бетя, обняв меня, прошептала:
– Ты все время спрашиваешь, за что я тебя так люблю. Вот за это!
С тех пор прошло несколько лет. Рыжик жив, здоров, продолжает радовать и смешить окружающих… Вот этот свой поступок я без оговорок могу занести в актив. И тут же решила: брошь Лизы я продам, а вырученные деньги потрачу на лечение больных детей. Ну вот, с таким багажом уже можно рассчитывать на «царствие небесное» – прояснилось во мне. И Лиза это одобрит…
Вернувшись домой, позвонила Ромчику:
– Мне нужна твоя квартира на одну ночь.
– Наконец-то решила наставить рога своему Минотавру. И кто этот счастливчик?
– Счастливица я, не он.
– Известная личность?
– Более чем, но не спрашивай кто.
– Понял. Поеду к матери, обрадую ее.
Предстояло объяснить Маруле свою отлучку.
– Я останусь сегодня у Ромчика, – объявила я тоном, не терпящим возражений.
– С чего бы это? Будете поминать Лизу? – недовольно посмотрел он, щелкнув по подбородку.
«Все-таки он… не то чтобы черствый, а какой-то… подсушенный».
В эту ночь спала я крепко, хотя и не дома и не в своей постели. И проснулась позднее обычного, открыла глаза – на часах восемь утра. Закрыла.
– Доброе утро, Виолетта, – тотчас появился он.
– Доброе утро.
– Ты здесь – значит, не передумала.
– Что мне нужно делать?
– То же, что и всегда после пробуждения.
– Почистить зубы?
Он улыбнулся:
– Ты уже много лет, каждое утро погружаешься в себя до определенного предела. Сегодня ты его преодолеешь.
– Я поняла, о чем ты.
Обычно, проснувшись, я будила глаза – не открывая, вращала ими, жмурилась и заканчивала массаж глазных яблок подушечками пальцев, перемещая их по полусфере, усиливая – ослабляя давление. Возникали диковинные, завораживающие видения. Эта процедура доставляла мне эстетическое удовольствие и сочетала приятное с полезным, обладая терапевтическим эффектом – после нее взгляд становился зорче, очертания четче, краски ярче.
– Я готова.
– Тогда в путь! Путешествие будет приятным.
Я глубоко вдохнула, аккуратно приложила кончики пальцев к векам и медленно начала привычные манипуляции. Образ моего визави исчез, и перед внутренним взором поплыли полотна неописуемой красоты: в бархатно-синем пространстве вспыхивали золотые и серебристые звезды; постепенно оно начало светлеть, поголубело, пронзаемое красно-рыжими молниями; потом стало розовым, пульсируя желтыми всполохами, а затем все распалось множеством мерцающих крапинок; они попрыгали и растворились. Я понимала, что лечу с немыслимой скоростью, а казалось, что это меняющееся пространство медленно летит сквозь меня. Затем оно расступилось, и, как двадцать пятый кадр из иллюминатора самолета, идущего на посадку, промелькнули четкие линии дорог, машины, размером с муравья. А дальше – щелчок, толчок, и я стою. Под ногами земная твердь. Будто я приземлилась на парашюте, хотя никогда не прыгала и не собираюсь. Свершилось – я в себе! Интересно, как это выглядело со стороны. На лицах самых обычных людей, проходящих мимо, не замечаю какой-либо реакции на мое внезапное появление. И что дальше? Для начала надо где-нибудь присесть и подумать. Оглядевшись, заметила невдалеке скамеечку, уютно расположившуюся под невысоким раскидистым деревцем. Медленно подошла, присела. Закрыла глаза, ожидая получения инструкций, но знакомый образ не возникал. Немного подождав, решила обратиться сама. И тут поняла, что не знаю как. Но он же Разум, так и обращусь.
– Разум, – почтительно начала я. – Ты здесь?
Ответа не последовало. «Ну что ж, назойливость не входит в список моих отрицательных качеств. Буду решать сама». Я потрогала себя, ощутила плоть. Я слышу, вижу, чувствую – все функции в порядке. Я только что со скоростью света, а может, и быстрее, пронзила свою внутреннюю вселенную, сижу на удобной скамеечке и при этом понимаю, что мой рассудок безмятежен и не терзается вопросами типа: «А в своем ли я уме?» Я знала, что в своем. В своем уме и в своем теле. И что перед собой вижу? Я принялась разглядывать окружающее, и оно нравилось мне чрезвычайно. Это был мой эстетический идеал города на фоне загородного ландшафта. Все утопало в зелени, но ровно настолько, чтобы не перегораживать перспективу. Наряду со зданиями привычных, прямоугольных форм выделялись другие – в форме трапеции, круга, ромба. И окрашены они были в необычные для домов цвета – зеленые, оранжевые. Особенно привлек мое внимание один – вдалеке, в форме сердца розового цвета. И машины, как на детских рисунках, – ярких цветов и необычных форм. Зелень… сочная, весенняя. Стояла моя любимая пиджачно-колготочная погода. Но в этой идиллии было нечто интригующее… я не могла определить что… Приглядевшись, прислушавшись, поняла – интенсивность происходящей вокруг жизни не соответствовала производимому шуму, будто приглушили звук. И в этой негромкой полифонии города слышалась пленительная нота – чириканье птиц. «Уму непостижимо! В оживленном городе поют птицы». Определенно мне здесь очень нравится. С удовольствием жила бы в таком местечке. Я подняла голову – солнце! Послала воздушный поцелуй. Попыталась представить себя, лежащую там, у Ромчика дома, неподвижную, с отключенным сознанием и по
