Необычный начальник, утирая слезы, читает нашу челобитную; не зря старались, потешили старика; требует честного пионерского, что в следующий раз мы сделаем все, как полагается, зашьем штаны, например, или проясним свои родственные отношения. Отсмеявшись, выдает индульгенцию до самой Москвы.
Уф. Теперь можно и о Годаре.
В Джанкое мы, для надежности отойдя на соседние пути и спрятавшись за составом «Москва — Керчь», покупаем персики, пирожки и пиво, потому что у Эдика в паспорте, оказывается, все это время лежала заначка на непредвиденный случай, которую папа с мамой выдали, но тратить запретили (интересно, дяденька заметил?). Очень быстро граница Крыма, Красноперекопск, Сиваш, в суматохе я не успеваю попрощаться, и прекрасно — ненавижу прощания. Болеть будет уже в Москве и, кажется, очень долго. Может быть, всю жизнь.
Москва встречает нас летним теплом, запахом сухой листвы, дыма, бензина… Хочется увидеть Петю, наших. Как там мои засвинцованные яблони вокруг ГЗ? Дорожки, посыпанные гравием, куст сирени, смотровая?.. Поскорее встретиться с Маринкой и Антоном, мы обменялись телефонами, у них на Автозаводской комната в коммуналке. Скорей бы
Эдик надевает на спину рюкзак с янтарным мускатом и ныряет в метро, ему на серую ветку, в Отрадное (а вовсе не в Мытищи). Никогда не была в Отрадном — это правда Москва?
Хочешь, пройдемся? — предлагает Гарик, с рюкзаками да по столице мира, тут недалеко.
Хватит с меня походов, говорю, и неожиданно добавляю — а ведь хороший был август. Спасибо тебе, вот такущее спасибо, только не зазнавайся.
Гарик растроган. Хмурится, чтобы растроганным не выглядеть. Еще бы — дождаться от такой спасиба. Не могу припомнить, говорила ли я ему хоть раз что-то подобное? Не «спаси-и-ибо тебе, удружил», а именно «спасибо»? Но вот, сказала.
Надо же когда-то начинать, верно?
Не будем загадывать
Постучал, вошел, подвинул книжки, сел верхом на стол, спокойный как удав, просветленный, как принц Гаутама под баньяном.
Я уезжаю, Аська, это единственный выход. Ты избавишься от моего надзора, а я смогу выскочить из ситуации и понять, куда дальше. Что буду делать? Не знаю. Судя по тому, что пишут оттуда мои одноклассники, диплом МГУ никому не сдался и придется снова учиться, учиться и учиться, как завещал великий Саурон. Не читала? И про то, что Петя настоящий хоббит, тоже не знаешь? Завидую и оставляю наедине с моей библиотекой, наслаждайся.
Маме все объяснил, она, как водится, на твоей стороне. Что сказал? Правду. Отслужу как надо и вернусь. Это не фигура речи, придется пойти в местную армию, что всяко лучше, чем за здорово живешь отправиться в советскую. В общем, отслужу, разведусь и вытащу тебя отсюда — если захочешь, конечно.
(Ох, нелегкая это работа, Гарик. А лексикон-то —
Настя умница, я очень ей благодарен, если слова благодарности тут вообще уместны. У нас давно все обговорено — что брак фиктивный, но не совсем. Хозяйство, расходы, друзья пополам, за исключением одного момента, ну ты понимаешь. Мы не спим вместе, а так — идеальный союз. Ее родители обеспеченные люди, у них под Иерусалимом собственный дом. Пойдем в местное МВД, оформим брак как полагается и начнем ломать комедию перед родителями в надежде, что они на первых порах будут нам помогать. Не знаю, получится ли, но Настя просит им правду не говорить.
Мама у нее совершенно сумасшедшая. Ко мне, правда, относится хорошо, даже проговорилась как-то, что они с тестем квартиру подыскивают под наше семейное гнездышко. Мы с Настей посоветовались и решили, что это лишнее, снимем сами как-нибудь. Кроме того, в Израиле живет штук десять моих одноклассников. Будет с кем поговорить или даже пожить коммуной — боюсь, что квартиру нам с Настей не потянуть.
(Мы, мы с Настей, друг с другом… Что же получается, она его взяла и отпустила со мной в Крым? Не женщина, а монумент.)
Иначе не уехать, ведь ты знаешь, я ни малейшего отношения к репатриантам не имею, разве что одноклассники мои по пятьдесят седьмой школе за родственников сойдут. Помню, был страшно удивлен, обнаружив у собственной бабушки, интеллигентнейшей бабушки из дома Антоновой, что на Литейном, зачатки примитивного антисемитизма. Она разговаривала с мамой на кухне, я все слышал. Игорек совершенно объевреился, ты не находишь? — спросила она у мамы. Неужели в этой школе других мальчиков нет? Беспокоюсь, как бы… — тут я не выдержал и вошел, и бабушка замолчала. Представь, каково ей думать, что я еду прямо туда, в геенну огненную.
Ладно, переживет бабушка. Тут другой момент имеется, более острый. Наши отношения с Настей, так сказать, неравные — я не могу ей дать то, чего она хочет. Придется проявлять несвойственную мне чуткость, круглые сутки, день за днем, чтобы ничем ее не задеть… А ты живи и не забивай себе голову ненужным. Мама пообещала, что проклянет меня, если я не вернусь, и добавила, что ты остаешься у нас на правах члена семьи, вот так.
Бабушке про женитьбу не сообщили, имей в виду. Папа, как ни странно, меня поддержал. Он понимает, что Израиль это перевалочный пункт, откуда мы можем уехать в Штаты или в Канаду, как выйдет. Но не будем загадывать.
(В Канаду? МЫ? Втроем или как? И что я там буду делать?)
Конечно, я писал тебе, хотя и не слишком часто. Думал, соберу письма в мешок и отдам. Потом взял и выкинул — хлам. Но если захочешь почитать о том, что здесь происходило последние пару лет, загляни в комп, в мою директорию. Я не предполагал, что кто-то другой увидит, но поскольку другой — это ты, а ты — это я и даже больше, читай спокойно. Там про тебя немного, но зато самое главное. И это не выпендреж — перед кем мне было выпендриваться? Короче, захочешь — прочтешь.
В Шереметьево поедешь платочком помахать? Не бойся, Настя уже на месте, она два месяца назад улетела. Расписались когда? Первого апреля, кроме шуток.
(Ого. Это значит — я с чужим муженьком в отпуск съездила?)
Ладно, не настаиваю. Рейс неудобный, утренний, вставать рано. Я рад, что ты отнеслась к этому спокойно. (Спокойно? да я просто в ступоре, Гарик!) Олежка в беде не бросит, он уже определил тебе нового напарника, лучше прежнего. Самое трудное будет в него тут же не влюбиться, как я понимаю. Совместная работа по забиванию мебельной скобы отлично сближает, тем более ты у нас такой мастер. Ты ж его учить будешь всему, желторотика. Молчу, молчу. Это у меня нервное. Раньше плакал, теперь вот смеюсь.
Может, оденемся в ретро и сходим в «Иллюзион»? В Питер смотаемся на пару дней? Посидим у Ломоносова? Или просто выпьем кофе в «Старом фото»? Погоды вон какие стоят. Уезжать из Москвы в сентябре — варварство. Самый лучший месяц в году… Ты что, плачешь? Неужели из-за меня?
Опаньки. Не надо, Аська, это пустое. Ну считай, что я еду делать карьеру. Или за бесплатной колбасой. Или искать приключений на свою задницу. Бросаю тебя на произвол судьбы. Давай, настраивайся против меня и пойдем. Золотая осень, все дела.
(И собственный молоток, говорю я обиженно, и тут же умолкаю, потому что шутка плоская, да и говорить ничего не хочется. Он все сказал.)
