— Я домой пойду, — жалобно говорит Рыба. — Я Пожарину все расскажу!
— Иди говори, — отвечают ему. — Но только больше никогда к нам играть не лезь, не примем.
Это подействовало.
— Ладно уж, — тянет Рыба и орет на весь двор: — Эй вы! Витька! Юрка! Санька! Через десять минут домой ухожу, так и знайте!
Три Поросенка тщательно гасит окурок о подошву.
— Кушайте, дружочки, — повторяет он своим чушкам.
Дверь захлопнулась. Снова гремит пробой, звенит замок… Шаги сапожника удаляются… Друзья дышат так, словно долго просидели под водой, и чутко прислушиваются, все еще боясь стронуться с места. И не напрасно. Тяжелые шаги, обогнув сарайчик, вновь останавливаются возле потайной доски прохода.
— А все же надо бы заколотить, — сам себе замечает сапожник. — Вдруг разнюхает еще кто, турнепсу не напасешься.
Шаги постепенно затихают в сторону казармы. Внезапно Юрка тихонько и очень странно захохотал:
— Кушайте, кушайте, дружочки…
Его трясло, он хохотал, все так же странно и тихо. Витька схватил его за плечо и потащил к проходу.
— Кушайте, кушайте, дружочки, — шепотом хохотал Юрка.
Коршун отодвинул доску и вытолкнул его наружу, Санька протиснулся за ними.
— Ха-ха-ха! — истерически захохотал на весь двор Юрка. — Кушайте!..
— Слышу-слышу, — оживился Рыба где-то у казармы.
— Идет! — закричали пацаны. — Прячьтесь!
Витька сунул Юрке кулаком в бок, и он пришел в себя. Бегом через двор — к забору. Скатились в давнюю воронку от бомбы. Затаились, притихли.
Трап-тап-тап-тап!.. — простучали мимо подметки Рыбы.
Трап-тап-тап-тап!.. — промчался он назад, опасаясь далеко отходить от «выручалочки».
— Чего под ногами вертишься? — донесся от сарайчика угрюмый голос сапожника, вернувшегося из дома.
— Я не верчусь, — огрызнулся Рыба. — Мы играем. Застучал молоток. Это сапожник, вероятно, забивал тайный проход.
— А котомочка-то — вот она, — прошептал Юрка. — Прихватил!
Витька вырвал ее, развязал, вытащил буханку, они разодрали ее на части, чуть не сломав ногти о спрятанную внутри чурку. Они давились хлебом, глотали, не прожевывая, куски, а сапожник стучал молотком.
Наконец он ушел. Ни Рыбы, ни пацанов не было слышно…
— Все, — шепнул Витька, когда Юрка вознамерился взять вторую буханку. — Мы не воры. Мы с ними сражаемся.
— Так это же не воровство. Трофеи, понял?
— Нет, — Коршун решительно завязал котомку и спрятал под кучей мусора на дне воронки. — БУСПИН ничего себе не берет.
— А сам ел, — ехидно заметил Юрка. — За ушами трещало.
— Ел… Есть хотелось, — виновато признался Витька. — Два дня без хлеба сидим, уговорили продавщицу и на полнедели вперед по карточкам выбрали.
— И чего же, пусть здесь гниет? — разозлился Юрка. — Разделим на всех, и кранты!
— А? — с надеждой спросил Санька. Вот бы все ахнули, если бы он принес домой хоть немного хлеба. Да только начнется ведь: откуда взял?!
— Сказал — нет, — отрезал Витька, сглотнув слюну. — Лучше уж пусть пропадет! — Забыв про игру в прятки, он сказал это довольно громко.
— Вот вы где! — воскликнул над ними незаметно появившийся Рыба. И умчался.
Вылетели из воронки. Догнать, догнать, догнать… Собственные ноги, казалось, отстав, бегут где-то позади тебя. Летишь без ног. В ушах — ветер: обогнать, обогнать!..
Обогнали, чуть не сбив Рыбу с ног. Он так набегался по двору за все время — неудивительно, что отстал.
— Палочки-выручалочки! — успели все разом. Приплелся Рыба, хватаясь рукой за грудь, и сел у стены.
— Води по-новой, — ликовали пацаны. — Чего расселся! Становись!
— У меня сердце, — заявил Рыба.
Но тут в доме стали открываться окна и властно, равнодушно или просительно понеслось:
— Колька!.. Саня!.. Дима!.. Леня, домой!
— Еще чуть!.. Ну, немножко!.. Минутку! — умоляют ребята.
— Мне домой. Зовут, — Рыба мгновенно вскочил и, сразу забыв про сердце, вихрем исчез в подъезде.
— Пока, — прощались пацаны. — Пока!
— Завтра в шесть ноль-ноль утра у воронки, — шепчет друзьям Витька.
Дома у Саньки гость. Еще не старый майор, а с залысинами. Китель висит на стуле. Майору, маме и бабушке жарко. Они раскраснелись, смеются, бабушка рассказывает что-то нарочито веселое. На столе недопитая бутылка вина.
— Здравствуйте, — хмурится Санька. Ему вдруг очень захотелось спать, а раздеваться при посторонних он не любит.
— Мой сын Александр. Знакомьтесь, — говорит мама и смущается. Когда она смущается, у нее такой взгляд из-под ресниц — быстрый.
— Николай Семенович, — резко встает майор, так что падает стул. Мама и бабушка вежливо смеются.
Майор, улыбаясь, протягивает руку. Ладонь у него хорошая, сухая, в трещинках морщин. Санька не переносит влажные ладони. Он пожимает ему руку отвернувшись.
— Он, наверное, есть хочет, — суетится тот, оглядывая стол. — Ну вот, все съели, — и по- мальчишески расстроено шмыгает носом. — Хотя вот остались крабы.
— Не хочу, — Саньке уже давно надоели эти каждодневные дешевые крабы, отдающие йодом. Других консервов в магазинах не было.
— Может, еще погуляешь? — предлагает бабушка.
— Ага…
— А мне к соседке, — заторопилась бабушка. — Я и забыла.
Мама как-то беспомощно смотрит им вслед.
Санька выходит во двор. Теплым-тепло и тише тихого во дворе. Раскрошившееся бревно мерцает гнилушками, в траве мигают светлячки, надрываются где-то сверчки — ни за что их не найдешь! Из подъезда, сладко потягиваясь и сверкая глазами, бредет засоня-кот на ночной промысел. Рабочий день для него наступил.
Буквально чуть ли не вслед за Санькой из подъезда выходят майор и мама.
— Спасибо, что зашли, — проговорила мама.
— Вам спасибо, — сказал майор. — Я завтра зайду в библиотеку.
— Вы у нас самый начитанный, — смеется мама.
— Активный читатель, — тоже смеется он. — В такие вот ночи безумства хочется совершать. «Безумству храбрых поем мы песню!» — с выражением продекламировал он.
Мама не ответила.
— Саня, — позвала она.
Санька молчал затаившись.
— До свидания, — напряженно сказала мама.
— До свидания, — смущенно ответил майор и оживился. — А это значит: до сви-да-ния, — подчеркнул
