висит холщовый утиральник и на бечевке гребешок. Раз приготовлено, так мойся, утрись и причешись, и богу помолись. И будешь человек приличный, и далеко пойдешь всегда, когда на правый путь свернешь, помни. Это ведь — не ерунда. А вот налево — путь иной: налево не найдешь ни умывальника, ни утиральника; там надо так: коли свернул ты на левянку, беги во весь свой дух на росную, цветистую полянку. Пляши, кружись и падай. И целуй ее, целуй, как верную, желанную милянку. И опять пляши, кружись. Снова падай. Чище мойся! И не бойся: солнце вытрет сухо мокрое лицо. Только вытряхни из уха муравьиное яйцо. Только выплюнь (а то подавишься) — колючую сенинку, а душистую травинку на здоровье съешь. Быть хочешь мудрым? Летним утром встань рано-рано (хоть раз да встань) и, не умывшись, иди умыться на росстань.

Намедни я захватил топор, бечевку и побрел в сосняк устраивать себе ночную спалку.

В землянке спать надоело.

Выбрал самую высокущую сосну на опушке, низко отвесил ей поклон и взобрался на нее.

На самом верху кроны нашел подходящее место.

В развилье двух громадных сучьев я принялся вить себе ночное гнездо.

Не раз пришлось слезать обратно наземь и карабкаться снова: то понадобятся лиственные ветви, то трава, то топор упадет — поднимай.

Сучья крепко переплел ветвями, перевязал бечевкой, настлал травы и — спалка готова. Чудесно.

Хотя было довольно поздно, но сон что-то не накатывался на новоселье.

Плавно, упруго покачивались ветви, убаюкивая меня. Смолистый воздух сосны перемешивался со свежей травой.

Было немножко странно очутиться вместо привычных низких нар на высокой зыбке между небом и землей, но это, очевидно, было только для первой ночи, так как прежде не раз я устраивался с таким же удобством, где-нибудь по соседству, и прекрасно спал.

Пронесся сыроватый ночной ветерок, и приятно закачало.

Потом настала такая тишина, что казалось, будто все кругом приготовилось кого-то внимательно слушать. Уж не меня ли?

Я смотрел на сине-темное, безлунное, ярко-звездное небо, долго смотрел и улыбался одной игривой звездочке, что лучистее и больше была других подруг. Долго улыбался ей.

— Ш-ш-ш… ш-ш-ш… ш-ш-ш… — мягко и предупредительно шумели кругом сосны.

Хорошо было думать, что никто в целом мире не знает тайны святого молчания…

Хорошо, да. Спокойно билось сердце.

Словно мать, сосна заботливо покачивала меня на добрых руках, а темная ночь рассказывала колыбельную сказку:

— Ш-ш-ш… ш-ш-ш… ш-ш-ш…

А я — хитрый — качался, слушал сказку и все-таки не спал — все смотрел на нее…

И вдруг с неба, откуда-то справа, упала яркая звезда.

Я почему-то вздрогнул: стало жаль ее, бедную… Немного погодя, едва успокоился, снова быстро скатилась с Млечного Пути другая звездочка и как раз из того места, где сияла моя… Ах, нельзя же так!..

А потом еще блеснула одна.

Что это такое?

Я заволновался, не выдержал и крикнул в небо:

— Эй, кто там бросается звездами?

Эхо раскатилось гулко по лесу: а-ами…

Крик как будто подействовал: больше никто не бросался звездами, и я успокоился.

Словно мать, сосна заботливо покачивала меня на добрых руках.

Пахло здоровой смолой.

За эти дни много ходил по лесам. Так…

Вспомнилось…

В лесу я припал к ручейку-журчейку, испил быстрой, студеной водицы и спел шалуну всего лишь одну, одну маленькую песенку о цветинке, которую видел когда-то над ним сиротливо склоненную…

Затих журчеек, слушал меня жадно, жадно, а я пел над самым его ухом:

Звенит и смеется, солнится, весело льется дикий лесной журчеек — своевольный мальчишка — Чурлю-Журль. Да, — Чурлю-Журль. Звенит и смеется, и эхо живое несется, глубоко в зеленой тиши корнистой глуши:
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату