покупателя! — отделался я чем-то в этом роде, или, может быть, какой-то еще худшей нелепицей, не помню точно.
Так или иначе, но я увидел, как на мгновение что-то напряглось в глубине ее глаз. Потом она покорно кивнула, и предмет был исчерпан.
Еще один только раз она подняла ту же тему. Мы были в постели, наши тела совокуплялись в медленном, плавном танце любовников, которым незачем спешить. Взмахи крыльев бабочки на солнце.
Он шептала «да», «сейчас», и вдруг, обхватив руками мою голову, неистово проговорила:
— Если ты дашь мне свободу, я вся отдамся тебе. Целиком. Я буду только твоя.
Испустив стон, я прошептал:
— Люблю тебя…
Что, как вы понимаете, было не совсем то, чего она ждала.
Дня за два до того, как мы отправились на плантацию, вернувшись с базара, мы обнаружили на ступеньках перед нашей дверью Мулу. Фикре с такой радостью его обнимала, что он не сразу смог передать мне письмо Бея:
Мой дорогой Роберт,
Мулу истосковался без Фикре, а занять его у меня нечем, поэтому я взял на себя смелость отправить его к Вам. Платить ему не нужно, только еда и постель. Вы обнаружите, что он отличный слуга, если позволите ему обслуживать Фикре, а также и вас. Если он вам не нужен, отошлите его обратно. Если оставите его у себя, мне за него платить не надо — в отличие от Фикре его цена совершенно ничтожна, хоть мне и жаль с ним расставаться.
Ваш друг,
О возврате Мулу не могло быть и речи. Фикре была неописуемо рада встрече с ним, как и он с ней. Иногда, я думаю, она чувствовала себя одиноко, одна, без подруг. Но мне было непривычно жить в доме с евнухом, — признаться, мне становилось неприятно наблюдать, как они вдвоем общаются, почти как две подружки, щебечут друг с дружкой на непонятном мне языке. Иногда он помогал ей одеваться, купаться, и это также казалось мне странным, эта интимность больше походила на отношение хозяйки со служанкой, а не на отношения между женщиной и мужчиной.
Однажды выйдя среди ночи помочиться, я обнаружил, что и Мулу занимается тем же. Он чуть повернулся в мою сторону — и перед моими глазами мелькнули жуткие шрамы его увечья, блеснул зигзаг изуродованной плоти, розовый на черной коже. Во всем остальном его гениталии были, как у ребенка.
Мулу вскрикнул от смущения и отвернулся, пряча свой стыд. Я не произнес ни слова — что тут скажешь? Это было ужасно, кошмарно — но ничем помочь ему я не мог.
Глава пятьдесят вторая
«Острый» — привкус подгоревших зерен, резкий, горький, возможно, раздражающий.
Почта из Харара идет медленно, миновало несколько недель, пока пришли письма от Роберта, с почтовыми печатями многих стран. Письма приносит Лягушонок, она бежит через вестибюль, и задыхаясь от бега передает свой приз в руки Эмили.
— Пожалуйста, дай почитать! — просит она. — Ну, пожалуйста!
— Я сама еще не прочла, Кроме того, письма Роберта мне — личные.
— Пожалуйста, разреши мне взять марку и конверт и, пожалуйста, прочти мне те кусочки, которые не личные, ладно? — с надеждой клянчит Лягушонок. — Смотри — там что-то еще. Он, наверное, подарок тебе прислал?
Эмили не отвечает. Она распечатала письмо, которое скорее похоже на посылку, внутри ее старые письма к Гектору. Сначала она не понимает, в чем дело; потом лицо ее бледнеет. Эмили пробегает глазами записку.
— Ну что? — спрашивает Лягушонок. — Все хорошо?
— Нет, — говорит Эмили. — Мне бы надо повидать отца. Очень плохие новости в отношении Гектора. А Роберт, Роберт, он…
Слова не идут у нее с языка, и внезапно Лягушонок становится свидетельницей совершенно необычного поведения старшей сестры: ее умнейшая, деловая, всемогущая сестра рыдает навзрыд.
Несколько позже Пинкер выходит из своего кабинета и застает ждущего у двери Лягушонка.
— Филомена, — говорит он, садясь рядом с ней. — Боюсь, твоя сестра в состоянии сильного потрясения.
— Я знаю. Роберт ее бросил.
— Я… — Отец проницательно смотрит на дочь. — Откуда ты знаешь?
— Спросила у Ады, почему плачет Эмили, и она мне все рассказала.
— Так. Послушай, теперь ты должна быть особенно внимательна к Эмили. К примеру, будет не слишком учтиво, я думаю, употреблять слово «бросил». Просто они решили, что не станут в будущем связывать свои судьбы.
— Но если он ее не бросил, почему же тогда она плачет?
— Другая неприятность, — продолжает отец, — заключается в том, что Гектор очень серьезно занемог в джунглях. И увы, он скончался.
— Его там похоронили?
— Да, конечно.
— И каннибалы его не съели?
— Нет. Устроили некую достойную церемонию, были и гроб, и поминальная служба, и все местное население помолилось за упокой его души.
Лягушонок раздумывает над словами отца.
— Наверное, в небо ему из Африки подняться быстрее, чем если бы отсюда. Ведь Африка как раз посредине.
— Разумеется. — Линкер встает.
— А за кого теперь Эмили выйдет замуж, если не за Роберта?
— Ну, в свое время она встретит человека, который ей понравится, и она выйдет за него замуж.
Внезапно Лягушонку в голову приходит мысль настолько ужасающая, что от этого ее круглые, под нависшими веками лягушачьи глазенки чуть не выстреливают из орбит.
— Тогда Роберт будет писать
— Весьма сомневаюсь, что это случится, — говорит, качая головой, отец.
И тут, к своему изумлению, он обнаруживает, что и вторая его дочь заливается слезами.
Глава пятьдесят третья
Мы обнаружили плантацию в плачевном состоянии. Хотя прибыли туда мы уже в разгаре утра, работников нигде не было видно. Выкапывание посадочных ям, которое в день моего отъезда продвигалось
