Ароматы кофе

примерно на пятьдесят футов в день, явно велось теперь раз в десять медленней, и хотя мы с Гектором протянули ленту в направлении, которому должны были следовать работники, свежие ямы зияли в произвольных местах по всему склону, как будто были выкопаны гигантским кротом. В отсутствии железной дисциплины Гектора, плантация, казалось, была совершенно не способна развиваться. Но хуже всего обстояло дело на грядах с рассадой. Листья молодых растений поблекли, и на них появились бледные, с ржавой обводкой круги, как бурые «лисьи» пятна, встречающиеся иногда на страницах старых книг.

Это была какая-то разновидность плесени. Я не мог понять, откуда что взялось. Мы с Гектором тщательно просматривали все кусты дикого кофе в близлежащем лесу, и ни на одном из них не обнаружили ни малейших признаков болезни. Я почувствовал внезапную, резкую боль утраты — Гектор знал бы, что надо делать. И тогда я стал листать труд Лестера Арнольда; тот советовал промыть пораженные растения мыльным раствором в соединении с крепким кофе.

Когда стало очевидным, что саженцы все равно обречены, пришлось решать, что теперь делать. Оставались деньги на покупку еще одной партии посевного материала, но только одной: иначе нам нечем было бы платить работникам.

Как-то за ужином я рассказал об этом Фикре.

— Ты расстроен, — сказала она.

— Естественно, я расстроен. Если и очередная партия погибнет, уже не на что будет рассчитывать — просто не останется наличных для закупки.

Невольно это вырвалось у меня слишком резко: с досады я не сумел сдержаться.

Она помолчала. Потом спросила:

— По-твоему, я виновата?

— Разумеется, нет.

— Но если бы ты меня не купил, денег осталось бы больше.

— Что толку оглядываться назад. Что сделано, то сделано.

Прямо скажем, ответ получился не самый деликатный.

— Значит, все-таки жалеешь, — с нажимом сказала она.

— Послушай, Фикре, не надо передергивать. Мне необходимо придумать, как быть дальше.

На миг ее глаза снова вспыхнули. Потом, она, казалось, совладала с собой.

— А ты не думал выращивать кофе, как это делают местные?

— Местные не выращивают кофе. Они просто собирают зерна с дикорастущих в джунглях кустов.

— Вот именно. Может, тебе всего этого и не нужно. — Она обвела рукой очищенные от деревьев склоны, питомник, ряды посадочных ям. — Можно из твоих землекопов сделать добытчиков. Они бы приносили тебе дикий кофе, и ты бы смог заплатить им за это и сбывать кофе прибыльно на рынке.

— Лестер Арнольд не дает таких советов.

— Лестер Арнольд здесь не живет.

— Пусть не живет, но его книга — единственное пособие, которым я располагаю. Я не могу отмахнуться от проверенных им коммерческих способов, если… если приходится выращивать кофе среди джунглей, — со вздохом отвечал я. — Я знаю еще один путь, которым можно попытаться воспользоваться. В Зейле есть один белый, торговец слоновой костью. Его зовут Десмонд Хэммонд. Он говорил, если когда- нибудь мне понадобится помощь, чтобы я обращался к нему.

— Но чем он сумеет помочь тебе?

— Все знают, что императору нужно оружие. Он купит любое мало-мальски приличное оружие, появляющееся в Хараре. Белые — люди типа Хэммонда — могут наладить доставку из Адена. Навар, который я с этого получу, позволит поправить дела на ферме.

— Зачем императору эти ружья?

— Гектор считает… Считал… Что император хочет расширить свою территорию за счет запредельных земель.

— То есть, чтобы стрелять в местный народ?

— Пока он занят истреблением черного населения, нас это не касается.

Фикре метнула на меня взгляд. Я совершенно забыл, произнося это, какого цвета у нее кожа.

— Надеюсь, ты правильно меня поняла, — поспешил я добавить.

— Но это дело рискованное.

— Не убежден, что у меня есть выбор. Так или иначе, хочу насчет этого помозговать.

— Ясно. — Она отвернулась. — Что ж, потом мне скажи, что надумал.

— Конечно же, скажу. В конце концов тебя это тоже касается.

Дорогой Хэммонд!

Обращаюсь к Вам об одном одолжении. Вы говорили, что, возможно, будете заинтересованы в ведении со мной общих дел. Если Ваши слова по-прежнему в силе, не смогли бы вы достать мне столько «ремингтонов» последней модели, сколько возможно продать англичанину в кредит, и прислать мне их в Харар? Если будут спрашивать, скажите, что в ящиках инвентарь для работы на плантации. По соображениям, в которые я не стану углубляться, мне необходим срочный источник дохода, а здесь в настоящий момент отличный рынок для сбыта подобного товара.

Прилагаю к письму двадцать австро-венгерских крон в качестве первого взноса.

Всех благ,

Уоллис.

Я отправил это письмо с одним доверенным лицом, направлявшимся по делам на побережье, хотя понимал, что ответа придется ждать недели и даже месяцы.

Между тем я был весь в делах — в делах по горло. Плантацию будто кто сглазил. На уцелевшие от плесени посадки напали черные муравьи. В питомник с рассадой проник дикий кабан и учинил там разгром. Работники становились все разнузданней и разнузданней. В мою стопу внедрились джигги, откуда их пришлось извлекать с помощью иглы. Ржавчина распространилась и на все другие растения; она не то чтобы высушивала их, но замедляла их рост. Я пересадил зараженные растения на более просторные гряды, перекопал заново питомник, и посадил новые зерна вместо пропавших. Бывало, я засыпал, даже не сняв сапог, что хотя бы преграждало доступ джиггам к моим ногам.

И все же, и все же… Каждую ночь, едва смеркалось — все эти непривычно ранние экваториальные ночи, когда чернота опускалась на джунгли плотным покрывалом, — в сгущавшейся тьме просверкивали попугаи и зимородки, обезьяны-колобусы легко пролетали меж деревьями над головой, и сквозь темень волшебно перекатывались светлячки. Мы с Фикре ужинали вместе, рядом ни души, только шипящая лампа. В такие минуты трудно было не испытать чувства полного удовлетворения. Как бы после своего изгнания из Оксфорда я ни рисовал в воображении, что со мной станется в дальнейшем, никогда, даже в самых смелых мечтах не представлялось мне то, что было теперь.

Глава пятьдесят четвертая

Порой Эмили думает: если бы боль называлась кофе, она разложила бы ее на мириады составных частей. Конечно, разбитое сердце. Но разбитое сердце — лишь одна составляющая того, что она сейчас испытывает. Унижение: сознание, что уже во второй раз за свою жизнь, она оказалась у разбитого корыта. И отец, и Ада слишком любят ее, они не произносят: «Тебя ведь предупреждали!» Хотя они и в самом деле предупреждали, но Эмили не слушала их. Теперь выходит, что они всегда были правы в отношении Роберта. Крах: она чувствует себя глупой, никчемной, бездарной. Как она осмеливалась надеяться изменить мир, если сама не способна даже мужа себе заполучить? Злость: как он посмел так гадко от нее отречься, написать всего несколько строк, будто аннулировал газетную подписку? Очевидно, сама изящная краткость составляет отчасти суть послания. Одиночество: Эмили тоскует без него, она все бы отдала, лишь