Ян нагнулся и едва коснулся губами моей щеки.
— Выздоравливай.
Он отвернулся и быстро зашагал к двери. Проходя мимо Роба, что-то тихо ему сказал, и на лице моего коллеги мелькнула веселая ухмылка. Или мне показалось? Нет, я смотрела внимательно… Когда дверь закрылась, Роб приблизился к кровати, встав там, где только что находился Ян.
— Сядь, пожалуйста. Я растяну шею, если буду долго смотреть вверх.
— О нет, только не это!
Он огляделся, нашел стул, подвинул его вперед и со вздохом уселся. Даже в тусклом свете больничной палаты я видела, как он бледен. Под глазами — темные круги, на щетинистом подбородке — синяк, бровь рассечена.
— Жутко выглядишь, — заметила я. — Что происходит?
— С чего ты взяла, будто что-то происходит?
— Ты первый коп, который пришел сюда ко мне. Значит, у остальных есть дела поважней.
— К тебе никого не пускали, кроме родственников, — возразил Роб. — Я пришел сразу, как только разрешили.
— Ну раз уж ты здесь, — я внимательно его оглядела, — может, расскажешь, что случилось той ночью?
— Эх, почаще бы слышать от женщин такие слова!
— Прекрати!
— Ладно-ладно. Не рви на себе последние волосы!
Я машинально поднесла руку к голове и наткнулась на бинты.
— Интересно, меня подстригли? Медсестра клятвенно заверила, что хирург не брил мне голову.
Роб засмеялся.
— Прости, ляпнул не подумав. Даже не сомневайся: снимешь повязку и тут же сможешь рекламировать какой-нибудь шампунь.
— Не понимаю, почему я так огорчаюсь, — удивленно протянула я. — Обычно меня не волнуют подобные вещи.
— Возможно, в результате удара по голове у тебя начались изменения личности. Если повезет, скоро ты станешь нормальной девушкой.
— Я и так нормальная девушка, — произнесла я с достоинством. — Только ты этого не знаешь.
— Ты слишком старательно это скрываешь.
Наверное, у меня на лице опять отразилась обида, потому что он подался вперед и похлопал меня по руке:
— Шучу, Керриган. С тобой все в полном порядке.
— И все же давай вернемся к той ночи. — Я выжидательно смотрела на Роба.
— Мне нельзя говорить с тобой о работе.
Я застонала от досады, и он поднял руки кверху.
— Ладно, уговорила. Что ты помнишь?
— Как Кейти? — тут же спросила я.
— Хорошо. Во всяком случае, лучше, чем ты. Отделалась шишками, синяками и ожогом от электрошокера.
Я медленно выдохнула. Никому другому не рискнула бы задать этот вопрос, да мне бы все равно ничего не сказали. Но я не сомневалась, что Роб говорит правду.
— Значит, это был он.
— О да, Поджигатель, во всей своей двадцатичетырехлетней красе!
— Ты шутишь?
Он покачал головой.
— Помнишь, как на брифингах психолог втирала нам, что ему от тридцати семи до сорока пяти лет, что он живет один и скорее всего в прошлом уже совершал преступления, связанные с насилием? Так вот, дамочка немного ошиблась.
— Кто он?
Я затаив дыхание слушала про Размига Сельваджи.
— Мать его обожает. Говорит, он не мог совершить ничего плохого. По словам его сестры, она разрешала ему делать все, что он хочет.
— Но каким образом он ухитрялся скрывать это от родных? — удивленно спросила я.
— Размиг жил практически в отдельной квартире, переделанном чердаке. Остальным членам семьи подниматься туда не разрешалось. Он был полностью предоставлен себе. Родители с утра до ночи вкалывали в ресторане, а сестры не следили, где он и чем занимается. Разумеется, скутер был служебным, и ему даже не приходилось оплачивать бензин.
— Все условия для выездных убийств.
— Вот именно. А пиццу он использовал в качестве приманки. Лучший способ расположить к себе девушку — угостить ее чем-нибудь вкусным. Неудивительно, что жертвы останавливались и вступали с ним в разговор.
— Он признался?
— У него не было выхода, — прямо ответил Роб. — Во время обыска в его доме нашли ювелирные украшения, совпадающие с пропавшими вещами жертв, не говоря уж об окровавленном молотке.
— Все, что мы искали.
— Точно. Даже его адвокат не нашлась что сказать, когда на стол в комнате для допросов выложили фотографии найденных улик. Размига приперли к стенке, и он сознался.
Мысли метались у меня в голове как бешеные.
— Он признался во всех убийствах? Как насчет Ребекки Хауорт?
Роб с усмешкой откинулся на спинку стула.
— Я вижу, твои мозги не пострадали. Нет, он не признался в убийстве Ребекки. У него есть алиби. В день ее смерти кузина Размига выходила замуж, и он весь вечер и всю ночь гулял на свадьбе. Есть видеозапись. Во-первых, к девяти часам он здорово нализался, а во-вторых, свадьба проходила в Хартфордшире. Чтобы убить Ребекку, ему надо было совершить телепортацию и чудесным образом протрезветь.
— Так я и думала.
— Его взбесило, что кто-то позаимствовал его «почерк». Ему не терпелось сообщить, что это не он.
Мне по-прежнему не давал покоя возраст убийцы.
— Неужели ему действительно только двадцать четыре года?
— Да. И у него никогда не было девушки. — Роб нагнулся и достал из заднего кармана джинсов цветную фотографию. — Это полицейский снимок арестанта. Вот он, Размиг.
Фотография запечатлела крупным планом молодого человека с бычьей шеей, нежными скорбными карими глазами и вялыми влажными губами, ярко-красными, как у ребенка. Короткие черные волосы; челка длиной в дюйм, смазанная гелем и зачесанная на низкий лоб, длинный узкий нос. Далеко не красавец, но и не урод. Правда, в его внешности будто чего-то недоставало. Он выглядел слишком подавленным. Впрочем, когда тебя арестовывают по подозрению в четырех убийствах, трудно сохранить присутствие духа.
— В свободное время он ходил в качалку, — заметил Роб, потянувшись за снимком. — Вот почему у него такая шея. Видела бы ты его ручищи!
Меня больше интересовали руки Роба. Когда он забирал у меня фотографию, рукав его рубашки задрался, и я увидела бинты от запястья до локтя.
— Что с тобой стряслось?
Он поморщился.
— Ничего страшного. Медики перестарались, накладывая повязку.
— Что ты с собой сделал?
— Помнишь, в ту ночь у меня не работала рация? И когда ты испортила Размигу приятную вечеринку, я не слышал, как ты нажала на красную кнопку. Только увидел Сэма, который пронесся мимо меня на
