19Саннех приписывает этот феномен пригодности христианства для перевода. Уроженец Гамбии и бывший мусульманин, он противопоставляет христианство исламу, приверженцы которого утверждают, что истинный Коран не поддается переводу: чтобы услышать подлинное слово Божье, надо учить арабский язык. Но ставить в привилегированное положение один язык – значит, предоставлять привилегии одной культуре, поскольку ключевые слова на любом языке имеют значение, уходящее корнями в культурные традиции и мыслеформы. В отличие от ислама, христианство (согласно Деяниям) родилось во время чуда Пятидесятницы, когда каждый, имеющий уши, услышал Благую весть на родном языке. Следовательно, ни один язык или культура не имеют преимуществе перед другими. Библия переведена на все языки, для всех культур. См. Ламин Саннех, «Пригодность для перевода в исламе и христианстве, а также в особом контексте Африки» (Lamin Sanneh, “Translatability in Islam and Christianity, with Special Reference to Africa,”
20Ламин Саннех,
21Там же, с. 43–44, 69–70.
22Саннех и Эндрю Ф. Уоллс не отрицают, что миссионеры, принадлежащие одной культуре (например, европейской) обычно предлагают новообращенным форму христианства, свойственную их традиции. Но когда новообращенные читают Библию на родном языке, они видят в Слове то, что миссионеры «приглушили» (например, экзорцизм), и то, что они «усилили» согласно своим культурным представлениям и предубеждениям. Со временем все это может привести к избыточной реакции на форму веры, характерную для миссионеров. В конце концов новообращенные приходят к соглашению с собственной культурой и традициями: что-то отвергают, что-то принимают, что-то видоизменяют в свете прочитанного в Священном Писании.
23Из Р. Нибур, «Юмор и вера» (R. Niebuhr, “Humour and Faith,”
24Эндрю Ф. Уоллс, «Экспансия христианства: интервью с Эндрю Уоллсом» (Andrew F. Walls, “The Expansion of Christianity: An Interview with Andrew Walls,”
25«Христианство – это религия более чем двух тысяч языковых групп мира. На таком множестве языков не молятся приверженцы никакой другой религии мира… Очевидно, эти факты о культурном и лингвистическом первенстве не согласуются с репутацией христианства как олицетворения культурной нетерпимости. Это породило в христианском мире глубокий комплекс вины, с которым бесполезно бороться имеющимися доказательствами. Вместе с тем важно расшевелить людей, потому что версия христианства по умолчанию, которую они исповедуют сейчас, представляет собой устаревший культурный фрагмент гораздо более значительного и свежего явления». Л. Саннех,
26Этот термин взят из: А.Дж. Коньерса, «Можно ли пользоваться постмодернизмом как шаблоном для христианского богословия?» (A.J. Conyers, “Can Postmodernism Be Used as a Template for Christian Theology?”
27Кевин Ванхузер, «Отступление паломника: христианское мышление и постмодернизм» (Kevin Vanhoozer, “Pilgrim’s Digress: Christian Thinking on and About the Post/Modern Way,” in
28Процитировал Джон Стотт,
29К. С. Льюис, Любовб (перевод Н. Трауберг).
30Безымянный «старый писатель» процитирован в «Любви» К. С. Льюиса.
4. Церковь несет ответственность за множество несправедливостей
«По-моему, ни в одной религии не найти такого множества фанатиков и лицемеров, – утверждала Хэлен, изучающая право. – На свете столько людей, которые совсем не религиозны, и при этом гораздо добрее и порядочнее, чем многие из моих знакомых христиан».
«Известно, что церковь на протяжении всей истории поддерживала несправедливость и уничтожала культуру, – отзывалась еще одна студентка юридического факультета Джессика. – Если христианство – истинная религия, как такое могло быть?»
Марк Лилла, преподаватель университета Чикаго, написал для
Если христианство истинно, почему же столько людей, не принадлежащих к христианской вере, ведут более праведную жизнь, чем христиане?
Многие люди, стоящие на позициях интеллектуального сопротивления христианству, опираются на личный опыт разочарования в христианах и церквах. Все мы руководствуемся интеллектуальной предрасположенностью, основанной на нашем опыте. Если среди ваших знакомых много мудрых, любящих, добрых и проницательных христиан, если за годы вы повидали немало церквей, прихожане которых набожны, но вместе с тем великодушны и не лишены чувства гражданского долга, интеллектуальные доводы в пользу христианства вы сочтете гораздо более убедительными. Если же среди ваших знакомых преобладают те, кто лишь называют себя христианами, но не исповедуют веру, или же самодовольные фанатики, тогда доводы в пользу христианства должны быть особенно вескими, чтобы вы признали их хотя бы отчасти убедительными. Вывод Марка Лилла о том, что «Библия может быть ошибочной» не был актом философского размышления в чистом виде. Он противился тому, как конкретные люди пытались злоупотреблять своей властью над ним, прикрываясь христианством.
Следовательно, мы должны обратиться к поведению христиан – как отдельно взятых личностей, так и целых приходов, – по вине которых христианство лишилось притягательности в глазах многих людей. При этом встают три вопроса. Первый вопрос – о вопиющих изъянах в характере христиан. Если христианство истинно, почему же столько людей, не принадлежащих к христианской вере, ведут более праведную жизнь, чем христиане? Второй вопрос – о войне и насилии. Если христианство истинно, почему же церковь как организация так долго выступала в поддержку войн, несправедливости и насилия? Третий вопрос – о фанатизме. Даже если христианское учение может немало предложить нам, с какой стати мы должны объединяться с толпой самодовольных, лицемерных, опасных фанатиков?