Шенкта расколол его точно напополам.
Трясучка присел на завшивленной кровати, прижал спину к грязной стене, с Монзой раскинувшейся сверху. Её голова покоилась у него на коленях, сипело неглубокое дыханье — вдох-выдох. В перебинтованной левой руке всё ещё лежала трубка, с золы бурыми полосками поднимался дымок. Он нахмурился, когда струйка всплыла на луч света — рябясь, растекаясь, наполняя комнату сладковатой мглой.
Шелуха здорово обезболивает. На взгляд Трясучки слишком здорово. Так круто, что всегда хочется ещё. Так приятно, что спотыкаться после этого кажется вполне приемлемой платой. Всё это курево стачивает края, и ты становишься мягким. Может Монза и перебрала больше, чем ей хотелось, хотя он тому не верил. Дым щекотил в носу, одновременно воротил и притягивал. Глаз под бинтами чесался. Вроде влёгкую, взять и… Чего тут плохого?
Внезапно он запаниковал, вывернулся из-под неё, будто из могилы. Монза сердито булькнула и откинулась назад, бегая глазищами. Волосы растрепались по одеревенелому лицу. Трясучка выдрал задвижку с окна и оттянул шаткие ставни, обнаруживая умиротворяющий вид на гнилую аллею позади здания и струю холодного, провонявшего мочой воздуха в лицо. Хотя бы этот запах не обманывал.
Чуть дальше, у черного хода стояли двое мужиков и одна баба с поднятой рукой. С высокой башни через улицу зазвенел колокол. Женщина кивнула, мужики вытащили оружие — блеснувший меч и увесистую палицу. Она отперла дверь и все бросились внутрь.
— Блядь, — прошипел Трясучка, едва ли способный в это поверить. Трое, и судя по их повадкам, больше зайдёт с главного хода. Убегать поздно. Тем более Трясучка задолбался бегать. У него всё ещё осталась гордость, ведь так? То, что он сбежал с Севера сюда, вниз, в злоебучую Стирию как раз и подвело его под эту одноглазость.
Он дотронулся до Монзы и резко остановился. В том состоянии, в каком она находится, пользы от неё нет. И он оставил её в покое и достал тяжёлый кинжал, что она дала ему в первый день встречи. Рукоятка твёрда и он крепко её держит. Может они и лучше вооружены, но с большими клинками маленькие комнаты не сочетаются. Неожиданность на его стороне, а это лучшее оруже, что может быть. Он вжался в тень за дверью, чувствуя, как бухает сердце и дыхание обжигает горло. Без страха, без сомненья, лишь неистовая сосредоточенность.
Он услыхал мягкие шаги по ступеням. Пришлось заставить себя не ржать. Всё равно чутка хихиканья вылезло наружу — неясно почему, вроде тут нет ничего смешного. Скрип и ворчливое чертыхание. Не самые чёткие убийцы на Земном Круге. Он закусил губу, пытаясь заставить рёбра не трястись. Монза шевельнулась и улыбаясь потянулась на грязном одеяле.
— Бенна… — проурчала она. Рывком распахнулась дверь и внутрь впрыгнул мечник.
Монза раскрыла затуманенные глаза. — Чё-за…
Второй влетел как мудак, врезался в первого. Занося палицу над головой, взметнул труху побелки — набалдашник царапнул потолок. Словно этот горе-боец передавал её кому-то там, наверху. Отвергнуть было бы невежливо, поэтому Трясучка выхватил её из ладони второго убийцы, в тот самый момент, когда пырнул первого в спину.
Лезвие вошло и вышло. Быстрые, бесшумные удары, по самую рукоять. Трясучка рыкнул сквозь зубы, почти давясь от остаточных клочков смеха, водя рукой туда и обратно. Каждый раз порезанный издавал возмущённое уханье, не до конца воспринимая, что всё таки произошло. Затем его скрутило, нож выдрало из руки Трясучки.
Второй с выпученными глазами развернулся, черечур близко, чтобы замахнуться. — Что…
Трясучка вмазал ему в рыло рукояткой булавы. С треском лопнул нос, а нападавший завертевшись отлетел к потухшему очагу. У порезанного подкосились колени, он цепанул мечом стену над Монзой и повалился на неё сверху. Больше о нём можно не думать. Трясучка сделал короткий шаг, припал на колени, чтобы палица не врезалась в потолок, и с рёвом взмахнул железной болванкой. Она с мясистым хрусть попала предыдущему владельцу в лоб и проломила череп, орошая потолок кровавыми точками.
Он услышал вопль сзади и изгибаясь, повернулся. Из двери выскочила женщина, в каждой руке по короткому клинку. И споткнулась — её зацепила взбрыкнувшая нога выкарабкивающейся из-под умирающего мечника Монзы. Счастливая случайность. Крик женщины сменился с яростного на потрясённый, когда она наткнулась на трясучкины руки, роняя один из кинжалов. Он схватил её за другое запястье, пригибаясь ещё ниже и тут его голова шарахнулась об стенку очага, из глаза посыпались искры и на мгновение он потерял зрение.
Но не отпускал запястье, чувствуя как её когти рвут бинты перевязки. Они тупо зарычали друг на друга. Стало щекотно от её свисавших волос. Навалившись всем своим весом, от натуги затолкать лезвие в его шею она даже высунула язык. Изо рта пахнуло лимоном. Он развернулся на карачках и снизу двинул ей в челюсть. Удар вскинул её голову — зубы глубоко впились в язык.
В тот же миг её руку рубанул меч — острие чуть было не зацепило плечо Трясучки, заставив того одёрнуться. Белое лицо Монзы с разъезжающимися глазами. Женщина завыла, пытаясь освободиться. Очередной неточный удар мечом плашмя заехал ей по макушке и пошатнул набок. При этом Монза повалилась на стену, навернувшись об кровать, чуть не зарезав сама себя, когда меч из её руки загремел на пол. Трясучка выкрутил кинжал из ослабевшей хватки женщины и засадил ей под подбородок. По самую рукоять, брызжа кровью вверх на стену и на рубаху Монзы.
Суча ногами он разорвал переплененье конечностей, поднял булаву, вытащил свой нож из спины мёртвого мечника и засунул его за пояс. Спотыкаясь, выглянул за дверь. Снаружи коридор был пуст. Он схватил запястье Монзы и рывком вздёрнул её на ноги. Она вылупилась на себя, перемазанную кровью женщины. — Шт… Што…
Он закинул её искривлённую руку себе на плечо и поволок за дверь. Спешно выпихнул на лестницу. По ступеням застучали её сапоги. На улицу, на солнце, через открытый чёрный ход. Она проковыляла один шаг и обдала ближайшую стену струйкой рвоты. Застонала и снова стала тужиться. Он затолкал древко булавы в рукав, зажав в кулаке окровавленную головку, готовый выбросить её наружу, если понадобится.
Он осознал, что при этом захихикал снова. От чего — неизвестно. По прежнему тут не было ничего смешного. Насколько он мог судить — в точности наоборот. Тем не менее он ржал. Монза, пройдя пару пьяных шагов, сложилась почти пополам. — Завязываю с куревом. — пробормотала она, сплёвывая желчь.
— Само собой. Сразу как только мой глаз вырастет обратно. — Он взял её под локоть и потянул за собой в направлении конца аллеи, где на залитой солнцем улице ходили люди. На углу он притормозил, быстро глянул в обе стороны, затем снова взвалил на плечо её руку и двинулся прочь.
Не считая трёх трупов, в комнате никого. Шенкт подкрался к окну, осторожно обходя лужи крови на половицах, и выглянул наружу. Ни следа Муркатто, либо её одноглазого северянина. Но пусть уж лучше они убегут, чем кто-нибудь отыщет их до него. Такого он не допускал. Когда Шенкт брался за дело, то всегда доводил всё до конца. Он присел на корточки, сложив руки на коленях, покачивая кистями. Едва ли он размолотил Мальта и семерых его друзей хуже, чем Муркатто со своим северянином обошлась с этими тремя. Стены, пол, потолок, кровать — всё испачкано и перемазано алым. Один мужчина лежал у очага, с круглым раздутым черепом. Другой лицом вниз, рубашка на спине порвана от ножевых ран и пропитана кровью. На шее женщины зияющее отверстие. Предположительно, Везучая Ним. Похоже везенье её покинуло.
— Стало быть, просто Ним.
Что-то блеснуло в углу, у плинтуса. Он нагнулся и поднял, поднося на свет. Золотое кольцо с крупным, кроваво-красным рубином. Слишком изящное, что бы его носил любой из этих подонков. Значит тогда кольцо Муркатто? Ещё тёплое от её пальца? Он надел его на собственный палец, затем взялся за щиколотку Ним и перетащил её тело на кровать, напевая про себя, пока догола её раздевал.
По бедру её правой ноги шла проплешина шелушащейся сыпи, поэтому заместо неё он взял левую. Отделил от тела — ягодицу и всё остальное, тремя выверенными движениями своего мясницкого серпа. Резко крутанув запястьямя, выдернул с треском кость из бедренного сустава. Двумя взмахами кривого
