Морвеер позволил себе лишь самую малюсенькую улыбку. Никомо Коска, очевидно, считал себя необузданным и романтичным скитальцем, свободным от оков обыденности. На деле, просчитать его проще чем звёзды, предсказывать скучнее, чем прилив. Большинство людей не изменить ничем, и пьянь всегда остаётся пьянью. Главную трудность представляло поразительное разнообразие собранных им бутылок. Не было способа удостовериться из какой он станет пить в следующий раз. У Морвеера нет иного выхода, кроме как отравить всю коллекцию.
Он натянул перчатки, осторожно вынул раствор Зелёного Семени из внутреннего кармана. Тот смертелен лишь когда его проглотить, и время действия сильно зависит от жертвы, зато издаёт только слабенький фруктовый запах, полностью неразличимый в смеси с вином или спиртом. Он тщательно примечал положение каждой бутылки и степень глубины вставленной пробки, затем вытаскивал каждую из них, осторожно капал из пипетки в горлышко, затем ставил пробку и бутылку в точности в том порядке, как до его прихода. Он улыбался пропитывая отравой бутылки всеразличных размеров, цветов и форм. Эта работа настолько же приземлённа, насколько вдохновенным было нанесение яда на корону — но зато она ничуть не менее достойная. Он пронесётся по комнате подобно тёплому дыханью смерти и подведёт черту под этим омерзительным пьяницей. Ещё одна весть о смерти Никомо Коски, и на этот раз последняя. Мало кто сочтёт её иной, нежели совершенно справедливой и общественно полезной…
Он застыл где стоял. Шаги на ступенях. Он молниеносно заткнул пробкой последнюю бутыль, аккуратно задвинул её на место и метнулся сквозь узкую дверь во тьму маленькой каморки, чего-то вроде…
Он сморщил нос, когда его накрыло мощной вонью мочи. Неласковая госпожа Удача никогда не упустит возможность его унизить. Он мог бы понять заранее, что ища укрытие вломится в сортир. Теперь он лишь надеялся, что Коске не приспичит внезапно опорожнить чресла…
С битвой на стенах по всей видимости покончено, и с относительно небольшими потерями. Однозначно, бой ещё продолжается во внутреннем дворике, в роскошных чиновничьих кабинетах и гулких мраморных залах дворца герцога Орсо. Но с коскиной грамотно выбранной позиции на вершине комендантской башни ему нихрена из этого уже не видно. А даже и было б, какая разница? Коли ты видел, как берут одну крепость…
— Виктус, друг мой!
— У? — Последний оставшийся старший капитан Тысячи Мечей опустил подзорную трубу и наградил Коску привычным подозрительным взглядом изподлобья.
— Склоняюсь к мысли, что этот день за нами.
— Склоняюсь к мысли, что ты прав.
— Мы двое здесь ничего больше не сделаем, даже если б нам всё было видно.
— Как всегда, ты говоришь правду. — Коска принял это за шутку. — Теперь захват неотвратим. Ничего не поделать — только поделить добычу. — Виктус рассеянно перебирал цепи вокруг своей шеи. — Моя любимая часть осады.
— Ну что, в картьё?
— Почему нет?
Коска схлопнул подзорную трубу и первым пошёл вниз по змеящейся лестнице, к покоям, которые он для себя избрал. Он шагнул к кабинету и рывком распахнул резные створки. Разноцветные бутылки приветствовали его собранием старых друзей. Ах, глоток, глоток, глоток. Он снял склянку, с лёгким чпок вытянул пробку из ближайшей бутылки.
— Ну что, выжрем? — бросил он через плечо.
— Почему нет?
Всё ещё шло сражение, но ничего, что можно было назвать организованной обороной. Наёмники зачистили стены. вытеснили защитников из сада, и сейчас уже врывылись в башни, в постройки, во дворец. С каждым мигом всё больше их бурлило на лестницах, отчаянно стремясь не опоздать на разграбление. Никто не дерётся упорней и не двигается быстрее, чем Тысяча Мечей, когда учует поживу.
— Сюда. — Она спешила в сторону главных дворцовых ворот, повторяя свои шаги того дня, когда убили её брата, мимо круглого пруда, два тела лицом вниз плавали в тени колонны Скарпиуса. Трясучка за ней, на исполосованном лице та странная улыбка, что он носил сегодня целый день. Они миновали плотный людской ком, оживлённо сбившийся возле двери, у всех алчно горели глаза. Двое топорами рубили замок, дверь перекашивало с каждым ударом. Когда та, наконец, открылась они все полезли и повалились друг на друга — крича, вопя, пихаясь локтями, чтобы успеть. Двое сцепились друг с другом на земле, сражаясь за ещё даже не захваченное имущество.
Поодаль пара наёмников изловили слугу в вышитом золотом камзоле, посадив его у фонтана. Его потрясённое лицо перепачкано кровью. Один отвешивал ему затрещины и орал. — Где, блядь, деньги? — Затем другой делал то же самое. Голова моталась вперёд-назад. — Где, блядь, деньги, где, блядь, деньги, где, блядь, деньги…
Начисто разлетелось окно — ливнем искорёженного свинца и стеклянных осколков, и наружу на камни, разбрасывая щепки, вывалился старинный ларец. Мимо пробежали какие-то наёмники, в руках горы блестящей ткани. Наверное занавески. Монза услышала вопль, хлёстко развернулась, заметив как кто-то выпал из окна верхней лестницы в сад, головою вниз, перевернувшись, словно в нём не осталось костей. Откуда-то послышался визг. Голос по звуку похож на женский, но утверждать трудно, настолько он ужасен. Повсюду возгласы, вопли, хохот. Она сглотнула рвотный позыв, пытаясь не думать, что случившееся сделала явью именно она. Вот куда завело её возмездие. Ей оставалось лишь смотреть вперёд и не оглядываться, уповая найти Орсо первой.
Найти и заставить заплатить.
Окованные дворцовые двери всё ещё стояли закрытыми, но наёмники отыскали обходной путь, проломившись в одно из величественных арочных окон. Должно быть в неистовом стремлении оказаться внутри и оказаться богатым кто-то порезался — подоконник заляпан кровью. Монза протиснулась внутрь, под сапогами хрустело разбитое стекло, и ввалилась в роскошный обеденный зал. Однажды, вспомнилось ей, они здесь ужинали, вместе с ней смеялся Бенна. И Верный. Орсо, Арио, Фоскар, Ганмарк все были здесь, с целой толпой других офицеров. До неё дошло, что почти все гости той ночи — умерли. С той поры обстановка помещения не улучшилась.
Оно словно превратилось в поле после налёта саранчи. Половину картин они вынесли, изрезав заодно и все остальные. Две огромные вазы по бокам камина слишком тяжело было поднять, так они их разбили и забрали позолоченные ручки. Сорвали все гобелены, разворовали все тарелки, исключая расколоченные вдребезги о полированный пол. Странно, насколько в подобное время люди становятся почти также рады сломать вещь, как и украсть её. Они всё ещё ошивались здесь, вскрывая выдвижные ящики посудных шкафов, стамесками скалывая со стен подсвечники, лишая жилище всего, ценою хотя бы в грош. Один придурок поставил на пустой стол шаткое кресло и тянулся, чтобы достать канделябр. Другой ковырял ножом, пытаясь как рычагом выломать хрустальные набалдашники дверных ручек.
Ей ухмыльнулся рябой наёмник, ладони чуть не лопались от охапки позолоченой утвари. — Ложки мои! — прокричал он. Монза отолкнула его с дороги, он споткнулся, рассыпая свои сокровища, другие набросились на них, как утки на случайно закатившиеся крошки. Она протолкнулась в дверной проём, попав в мраморный зал, за плечом не отставал Трясучка. Отзвуки эхом гуляли по комнатам. Отовсюду и ниоткуда вой и рёв, скрежещет металл, крушится дерево. Она бегло метнула взгляд во мрак с обеих сторон, стараясь сориентироваться, лоб чесался от пота.
— Сюда. — Они прошли обширную гостиную, внутри воины полосовали обивку нескольких старинных кресел, словно Орсо держал золото в валиках и подушках. Следующую дверь бойкая толпа вышибала ногами. Когда они наконец проломили её, один словил в шею стрелу, остальные с уханьем ввалились следом, на той стороне залязгало оружие. Монза безоглядно смотрела вперёд, сосредоточив все думы на Орсо. Она поднажала вверх по лесничному пролёту, стискивая зубы, едва ли ощущая ломоту в ногах.
На полутёмную галерею в конце высокой сводчатого палаты, её полукруглый потолок покрывали позолоченные листья. Вся стена целиком представляла великий орган, ряд гладких трубок выдвигался из резной деревянной обивки, под клавишами стоял стул для музыканта. Ниже под ним, за искусно
