Что и говорить, кое-что поменялось.
На круглом мозаичном полу нижнего зала, и на широких мраморных ступенях, и на балконе сверху кипела ожесточённая битва. Люди Тысячи Мечей бились смертным боем со стражниками Орсо. Тех было десятков шесть или чуть больше — бурлящая, размахивающая конечностями масса. Мечи врезались в щиты, палицы вминались в латы, топоры вздымались и падали, копья кололи и пронзали. Воины ревели от ярости, завывали от боли, дрались и умирали, зарубленные на месте. Наёмники обезумели от обещанного грабежа, а защитникам бежать было некуда. Обе стороны выказывали нехватку милосердиия. Пара бойцов в талинской форме стояли на коленях на балконе неподалёку, взводя арбалеты. Только один из них выпрямился чтобы выстрелить — тут же словил стрелу в грудь, упал навзничь, перхая, выпучив от удивления глаза, обрызгивая кровью изящную статуэтку позади себя.
Никогда не сражайся за себя, писал Вертурио, если вместо тебя готов сражаться кто-то другой. Монза осторожно отступила обратно в тень.
Пробка выскочила с тем причмокивающим хлопком, что являлся любимым звуком Коски на всём белом свете. Он перегнулся с бутылкой через стол и нацедил её тягучее содержимое в стакан Виктуса.
— Благодарю, — буркнул тот. — Наверное.
Вежливо говоря, гуркский виноградный самогон приходился по вкусу не каждому. Коска развил в себе к нему, пусть не любовь, но определённо терпимость, пока оборонял Дагоску. Собственно он развил в себе устойчивую терпимость ко всему, содержащему продукты брожения, а гуркский виноградный самогон содержал их дохренища за весьма разумную цену. Сама мысль о том неповторимом омерзительно жгуче- рвотном привкусе наполнила его рот слюнями. Глоток, глоток, глоток.
Он отвинтил колпачёк собственной фляжки, устроился в генерал-капитанском кресле, любовно постукивая по обшарпанной древесине его подлокотника. — Ну?
Худая рожа Виктуса сочилась недоверием, от чего Коске подумалось, что ни один из встреченных им когда-либо людей не обладал более скошенными, бегающими глазами. Они скользнули сперва на свои карты, со своих карт на коскины карты, на деньги между ними, затем обратно на Коску. — Ладно. Удваиваем. — Он бросил несколько монет на середину стола, с тем упоительным дзынь, которым обладает лишь твёрдая валюта. — Вскрывайся, что у тебя, старичок?
— Земля! — Коска самодовольно развернул карты.
Виктус сбросил свою раздачу. — Сволочная земля! У тебя удача демона!
— Зато у тебя его верность. — Коска оскалил зубы, сгребая деньги. — Но не ссы — через время ребята принесут нам горы серебра. Правило Четвертей, то да сё.
— Таким темпом я продую всю свою долю, пока они сюда доберутся.
— Будем надеяться. — Коска пригубил из фляжки и скорчил рожу. Почему-то на вкус оно было ещё кислее обычного. Он поджал губы, втянул воздух через носоглотку, затем протолкнул в себя другой едкий глоток и неплотно закрутил колпачёк обратно. — Так! Страшно срать хочу. — Он придержался рукой за стол и поднялся. — Не мухлюй с колодой пока меня нет, слышишь?
— Я? — Виктус был сама оскорблённая невинность. — Положитесь на меня, генерал.
— Конечно положусь. — Коска начал идти, смотря строго на тёмную щёлку вдоль края двери в сортир, оценивая расстояние, отмечая на внутренней картинке в своём сознании где сидит Виктус. Он покрутил запястьем, ощутил, что метательный нож лёг в подхватившую его руку. — Как уже положился на тебя под Афьери… — Он резко развернулся и застыл. — А.
Виктус откуда-то извлёк маленький самострел, заряженный и с впечатляющей твёрдостью нацеленный Коске в сердце. — Эндике бросился ради тебя под меч? — глумливо усмехнулся он. — Сезария пожертвовал собой? Вспомни, я ж обоих подонков знал как облупленных! Ты меня вообще за, пиздец, дебила тут держишь?
Шенкт запрыгнул в разбитое окно и беззвучно приземлился в зале по ту сторону. Час назад тут бесспорно была грандиозная трапезная, но Тысяча Мечей уже обобрали её от всего, за что можно выручить хотя бы грош. Остались только осколки стекла и посуды, изрезанные полотна в измочаленных рамах и некоторые стеллажи, слишком большие, чтобы их забрать. Три мошки гонялись друг за другом, выписывая математически чёткие узоры над ободранным столом. Возле них ругались двое мужчин, да нервно поглядывал паренёк лет четырнадцати.
— Я сказал тебе, что я, забрал, нахуй, ложки! — рябой мужик орал на другого, в побежалой кирасе. — Но та сука сшибла меня и я их растерял! Хули ты сам ничего не взял?
— Потому что я держал дверь, пока ты всё хапал, злоебучий ты…
Паренёк молча поднал палец и показал на Шенкта. Остальные бросили перебранку, чтобы уставиться на него. — Ты, нахрен, кто? — требовательно спросил ложкокрад.
— Женщина, из-за которой ты потерял свои столовые приборы, — задал вопрос Шенкт. — Муркатто?
— Ты, нахрен, кто такой, я спрашиваю?
— Никто. Просто иду мимо.
— Да ладно? — Он ухмыльнулся своим соратникам, вытаскивая меч. — Ну, эта комната наша, и тут имеется пошлина.
— Пошлина за проход, — просипел тот кто в кирасе, однозначно считая, что говорит запугивающим тоном.
Оба пошли, расходясь, мальчишка неохотно последовал за ними. — Что у тебя для нас есть? — спросил первый.
Когда тот подошёл ближе, Шенкт посмотрел ему в глаза и дал ему шанс. — Ничего, что тебе надо.
— Я сам рассужу, что мне надо. — Его взор пал на кольцо с рубином на среднем пальце Шенкта. — Вот это например.
— Оно не моё, чтобы отдать.
— Значит оно наше, чтобы забрать. — Они сблизились. Тот, с рябой харей подгоняя, ткнул в Шенкта мечом. — Руки за голову, падла, и на колени.
Шенкт помрачнел. — Я не преклоняюсь.
Трое жужжащих мошек замедлились, лениво проплывая, затем зависли почти неподвижно.
Медленно, медленно, хитрая алчная ухмылка ложкокрада обернулась сердитым рыком.
Медленно, медленно, рука потянулась назад, замахиваясь для укола.
Шенкт обошёл его меч, глубоко погрузил в грудь вора ребро ладони и вырвал руку обратно. Вместе с ней вырывая громадный кусок ребра и грудины, что кручёным штопором отправился ввысь и воткнулся в потолок.
Шенкт, не обращая внимания на оружие, схватил другого за кирасу и швырнул его через комнату, голова смялась о дальнюю стену, кровь взметнулась ливнем, под таким давлением, что нарисовала на позолоченных обоях громаднейшую звезду — от пола до потолка. Мошек сдуло ветром его полёта, уволокло и закружило в безумном вихре. Раздирающий уши гром взорвавшейся черепной коробки соединился со свистом брызг крови из распоротой груди его товарища, окатившей раскрывшего рот паренька, когда время продолжило свой надлежащий ход.
— Женщина, из-за которой твой друг потерял свои столовые приборы, — Шенкт стряхнул с ладони пару капелек крови. — Муркатто?
Мальчишка тупо кивнул.
— В какую сторону она пошла?
Его глаза сместились на дальнюю дверь.
— Добро. — Шенкту хотелось бы проявить доброту. Но в таком случае мальчишка мог бы побежать и привести ещё людей и возникли бы дальнейшие осложнения. Порой приходится взять одну жизнь, чтобы спасти многих, и когда та пора настаёт, от переживаний сочуствия никому не легче. Один из уроков старого наставника, которые Шенкт не забывал никогда. — Прошу прощения.
По самую костяшку кулака, с резким хрустом, его средний палец провалился пареньку в лоб.
