может верить, во всяком случае пока.
Дружелюбный подтащил Гоббу к наковальне — куску чёрного в выбоинах железа, привинченного к полу посередине. Трясучка прилаживал цепь с кандалами на каждом конце, обматывая её вокруг основания. Всё это время с него не сходил насупленный вид. Будто у него были какие-то нравственные устои, с которыми это шло вразрез.
Устои — вещь хорошая, но в такое время как сейчас могут подбешивать.
Для заключённого и попрошайки двое мужчин работали слаженно. Не тратя времени или лишних движений. Ни признака нервозности от того, что они готовят убийство. С другой стороны Монза всегда обладала сноровкой подбирать правильных людей для заданий. Дружелюбный защёлкнул кандалы на толстых запястьях телохранителя. Трясучка потянулся и повернул шишку светильника, за стеклом затрепетало пламя, разливая свет по грязной кузнице.
— Приведи его в чувство.
Дружелюбный выплеснул на лицо Гоббы ведёрко воды. Тот, вдохнув воду, закашлялся. Потряс головой, смахивая с волос капли. Попытался встать и тут загремела цепь, притянув его обратно книзу. Он сердито глянул вокруг, сверкая жёсткими глазками.
— Вы тупые мрази! Вы покойники, вы, двое! Трупы! Чё, не знаете кто я? Не знаете на кого я работаю?
— Я знаю. — Монза старалась ступать плавно, как ходила раньше, но не смогла до конца с этим справиться. Хромая, она подошла к светильнику, откидывая капюшон.
Мясистое лицо Гоббы сморщилось. — Нет. Не может быть. — Глаза распахнулись шире некуда. Затем ещё шире. Шок, потом страх, потом ужас. Он отшатнулся — цепь слегка зазвенела. — Нет!
— Да. — И она, назло боли, улыбнулась. — Как поживаешь, блядина? Смотрю, Гобба, ты набрал вес. Даже побольше, чем я потеряла. Забавно дела идут. А там у тебя не мой ли камень?
На его мизинце был рубин, красный огонёк на чёрном железе. Дружелюбный наклонился, скрутил перстень с пальца и бросил ей. Он поймала его левой рукой. Последний подарок Бенны. Тот, которому они вместе радовались, поднимаясь верхом на гору, чтобы встретиться с герцогом Орсо. Тонкое кольцо поцарапали и немного погнули, но камень всё также кроваво искрился — цветом перерезанного горла.
— Слегка помялось когда ты пытался меня убить, а, Гобба? Прямо как и все мы? — Некоторое время ушло на неуклюжие попытки надеть кольцо на средний палец левой руки, в конце концов она, вкручивая, пропихнула его через костяшку. — На эту руку в самый раз. Хоть тут повезло.
— Стой! Мы можем договориться! — Теперь лицо Гоббы каплями покрывал пот. — Мы можем что- нибудь придумать!
— Я уже придумала. Правда, боюсь, не в силах предоставить тебе гору. — Она сдвинула с полки молот — цельный, с коротким молотовищем и тяжёлой стальной чушкой в качестве набалдашника — и сомкнув на нём левую руку почувствовала, как смещаются суставы пальцев.
— Поэтому взамен придётся разломать тебя им. Подержи его, ладно?
Дружелюбный завернул правую руку Гоббы и силой прижал её к наковальне. Царапающиеся пальцы бледно извивались на тёмном металле. — Тебе надо было меня добить.
— Орсо всё поймёт! Он узнает!
— Ну конечно. Когда я сброшу его с его собственной террасы, уж точно всё поймёт.
— У тебя ни за что не выйдет! Это он тебя убьёт.
— Он уже меня убил, помнишь? Эка невидаль.
Гобба сопротивлялся, на шее выступили вены. Но Дружелюбный, несмотря на всю массу телохранителя, держал крепко. — Ты не сможешь его побить!
— Может и нет. Думаю, поживём — увидим. Наверняка скажу только одно. — Она вскинула молот. — Без тебя.
Боёк опустился на его пальцы с лёгким металлическим звоном — один, два, три раза. Каждый взмах отдавался в её руке, вспыхивал болью в предплечье. Но гораздо меньшей болью, чем вспыхнула у Гоббы. Он задыхался, скулил, корчился — расслабленное лицо Дружелюбного прильнуло к его лицу, искажённому от натуги. Гобба отдёрнулся от наковальни, кисть свернулась набок. Когда молот со свистом врезался и сплющил её, Монза поняла, что усмехается. Следующий взмах пришёлся по запястью и оно почернело.
— Выглядит даже хуже чем моё. — Она пожала плечами. — Что-ж. Когда платишь долги, уплатить проценты считается признаком хорошего тона. Давай другую руку.
— Нет! — вопил Гобба, пуская слюни — Нет! Вспомни моих детей!
— Вспомни моего брата!
Молот крушил другую руку. Она наносила каждый удар аккуратно, не спеша, сосредоточенно. Кончики пальцев. Пальцы. Костяшки. Большой палец. Ладонь. Запястье.
— Шесть и шесть, — крякнул Дружелюбный, на фоне криков боли Гоббы.
В ушах Монзы стучала кровь. Она не была уверена, что правильно его расслышала.
— А?
— Шесть раз и шесть раз — он отступил от телохранителя Орсо и встал, потирая ладони. — Молотом.
— И? — огрызнулась она без понятия, что бы это значило.
Гобба неимоверно напрягая ноги, перегнулся через наковальню, волоча кандалы и разбрызгиваясь плевками, пока тщетно пытался сдвинуть громадную болванку изо всех своих сил. Почерневшие руки болтались.
Она наклонилась к нему. — Я тебе, что, вставать велела? — Молот с треском выбил его коленную чашечку. Он рухнул спиной на пол, набирая воздуха чтобы завопить, и тут молот снова хрустнул по его ноге и вставил кость на место. Неправильной стороной.
— Ух, ну и тяжкая работа, — она скривилась от приступа боли в плече, когда стаскивала куртку. — Но с другой стороны и я не такая проворная, как была. — Она закатала чёрный рукав рубашки, открывая длинный шрам на предплечье. — Ты мне постоянно твердил, что знаешь, как сделать женщину влажной, а, Гобба? Помниться я ржала над тобой. — Она утёрла лицо локтем. — Видишь, теперь я поняла. Отцепи его.
— Хорошо подумала? — спросил Дружелюбный.
— Боишься, что он тебя за ногу укусит? Давай загоним зверя. — Арестант пожал плечами, затем нагнулся чтобы отомкнуть наручники с запястий Гоббы. Трясучка хмуро глядел на неё из темноты. — Что не так? — резко спросила она. Он стоял молча.
Гобба подтягивался на локтях, пытаясь отползти по грязным опилкам в никуда, сломанная нога волочилась за ним. При этом издал нечленораздельный стон. Что-то наподобие тех, что издавала она, когда переломанная лежала у подножия горы под Фонтезармо.
— Хххееееееххххх…
Монза не получала и половины того удовольствия, на которое надеялась, и это разозлило её как никогда. В этих стонах было что-то чрезвычайно раздражающее. Её рука запульсировала болью. Она выдавила на лицо улыбку и поковыляла за ним, намереваясь порадоваться побольше.
— Должна сказать, я разочарована. Разве Орсо не хвастался постоянно, какой суровый твердокаменный мужик у него в телохранителях? Я думаю, сейчас мы узнаем насколько ты на самом делё твёрд. Помягче, чем вот этот молоток, я бы…
Её нога поскользнулась и она взвизгнула, когда припала на лодыжку и зашаталась возле выложенного кирпичом горна, упираясь, чтобы выпрямиться, на левую руку. У неё ушла секунда, чтобы обнаружить, что эта штука всё ещё обжигающе горяча.
— Говно! — споткнувшись в обратную сторону как клоун, она лягнула ведро и окатила грязной водой всю ногу. — Блядь!
Она наклонилась над Гоббой и неожиданно в сердцах хлестнула его молотком, злая от того, что умудрилась опозориться. — Сволочь! Сволочь! — Он хрипел и перхал, когда стальной боёк с глухим стуком врезался в его рёбра. Пытаясь свернуться, перекрутил ей ногу, почти что повалив на себя.
Боль копьём пронзила её бедро, заставив пронзительно крикнуть. Она колошматила его молотовищем в висок, пока не оторвала наполовину ухо. Трясучка сделал шаг вперёд, но она уже вырвалась. Гобба завыл и как-то сумел подтянуться чтобы сесть, прислонившись к огромной бочке с водой.
