Голыми глазами (сборник)

ложится в кругах фонарей

на разноцветные клумбы.

Заставляя запоздавших прохожих прятаться

в мокрых зонтах.

Только желтый чудесный трамвайчик приветливо катит,

совершенно пустой, как игрушка.

Но мне на нем некуда ехать.

Снег.

Чугунная парочка, Фауст и Мефистофель, укрылась

под сводом пассажа.

Бронзовый Гёте все любуется водокачкой,

где когда-то лилась из каменной рыбьей пасти вода.

Мокнет Бах, прислушиваясь к молчащему в темной кирхе

органу.

И у Лейбница подрастает горка снега

на позеленевших страницах развернутой книги.

...

Лейпциг Март 1997

Воспоминание о восточном гостеприимстве

Для приезжающих в сатрапию гонцов и порученцев средней руки местный властитель выстроил особую гостиницу. Сияющую изнутри мрамором, медными светильниками и лицами чинных администраторов.

Секрет ее сооружения был секретом архитектурным.

Снаружи здание гляделось в европейском современном стиле, но внутри перетекало в старинный особняк, который и позволил выдать по сметам постройку за реконструкцию.

Благодаря такому симбиозу здешний обитатель внезапно из узкого и строгого, похожего на корабельный коридора с рядами латунных ручек попадал в лепной дворянский зал с полукруглыми окнами, а затем обратно в американизированный бар на нижней палубе…

Привилегированные люди Орды имели сюда специальные пропуска и наведывались вечерами – изредка, не злоупотребляя.

В основном же чудесный этот бар с громадной, в целый квартал, обитой кожей стойкой пустовал. Как и вся гостиница.

...

Алма-Ата 1986

Райцентр Чингизханск

Привезший меня громадных размеров казах уведомил, что приходится прямым потомком Чингизхана.

По случаю сельского праздника в чахлом скверике собралось человек десять на деревянных скамейках.

Золотозубая народная певица с маленькими злыми глазами тянула песню, бесконечную, как дорога в степи.

Вдоль главной улицы шеренгой инвалидов на деревяшках выстроились газетные щиты.

Вбок от шоссе, в зеленой раковине аллеи, мелькнули, отразив кусочек голубого неба, прозрачные двери партийного особнячка, вроде входа в Зазеркалье.

Пыльная девочка, спрошенная о дороге, замахала руками сразу во все стороны.

Дымные изгороди, домишки в линялой побелке, пустыри.

Тайный ночной намаз в доме местного кагебешника, оказавшегося моему провожатому младшей родней.

Выпив, хозяин дома хватается за домбру: «Слава Аллаху, я теперь майор!»

Стокилограммовый опухший казах кивает в такт струнам тяжелой головой с опущенными веками, как пьяный Будда.

На полу под окном борется со сном сынишка хозяина в большой папахе.

Подперев рукой голову, он слушает взрослых, вряд ли понимая русскую речь, и шевелит грязными пальцами маленьких босых ног.

...

Казахстан Лето 1990

Двойной потрет на фоне собора

зеленовато подсвеченный

Кёльнский собор вздымался среди воздушных пузырьков

в ночное небо

вроде аквариумного замка

возле

я увидел себя и Рейна

двух рыбок

стоящих рядом на хвостах:

одну большую и жирную медленно шевелящую плавниками

другую тощую с острым клювом

в очках

...

Кёльн 19 ноября 1997

Тбилисский фуникулер

Я посетил тебя вновь – в час заката.

Археология развалин незаметно переходила в жилье.

Повсюду появились роскошные вина, зато исчез сыр.

Тщедушный человечек в сморщенном пиджаке оказывался могущественным теневиком.

Всякий встречный с третьего слова принимался говорить о долларах.

В квартирах чуть потускнела позолота.

Все вздорожало, включая похороны – теперь перевозка покойника обходилась три рубля за километр.

Аэрофлотовская кассирша в своем бюро вела беседу разом с тремя посетителями, что-то мурлыкала в телефон, рылась в розовой куче десятирублевок, пробовала и швыряла шариковые ручки и вдруг запела низким приятным голосом.

Ближе к вечеру толпа на главном проспекте стала гуще и беззаботней.

Женщина в драгоценных шелковых лохмотьях вышла из автомобиля и направилась к стеклянному входу в ресторан.

За высоким мраморным столиком забегаловки в одиночестве беседовали двое молодых людей, угощаясь инжиром с блюда.

Повсюду шуршали деньги.

Фуникулер возносил к уже зажегшимся наверху огонькам и спускал нагулявшихся вниз, к повседневным заботам.

В окне проплывающего мимо лепного дома застыла декольтированная старуха с малиновым овалом помады на пудреном меловом лице и неестественно черными волосами.

Она казалась большой фарфоровой куклой в витрине.

И не понять было, сожалеет ли она об уходящем времени.

...

Август 1988

Серая ворона

Памяти Арво Метса

–  Сыктыв-карр! Сыктыв-кар-рр!

А еще чуть подальше:

– Печор-р-ра!

Теперь я знаю, откуда прилетают к нам на зиму эти невзрачные серые птицы. Они прилетают из окруженного болотами и рассованными по лесам лагерями вечноссыльного города, упирающегося Коммунистическим проспектом в низенький вокзал с единственной круглой башенкой под непомерным острым шпилем – как воспоминание о безнадежно далекой Петропавловской игле.

Туда добираешься черт знает сколько времени.

Давно миновал запавший в душу вокзал в Ярославле, выстроенный в том приподнятом южном стиле, с аркадами и гроздьями молочных фонарей, что так любили в сталинские времена и что всего более подходит для торжественных встреч под оркестр.

Поезд, спотыкаясь, взбирался на мосты, переваливал через речки, обгонял мутноглазые короткие электрички.

Окрестности всё мельчали, теряя краски.

А дорога все длилась.

К счастью, я путешествовал не один.

Попутчик мой был эстонец в самом лучшем смысле слова: интеллигентный, тихий и болезненный.

По утрам он негромко беседовал сам с собой, шуршал бумажным пакетом и грыз припасенные из дому сухари.

Ссыльный город походил на заброшенную новостройку сразу и 30-х, и 50-х, и 70-х годов.

Правда, и тут уже попадались на глаза вывески вроде «Парикмахерские услуги для собак».

В ресторане «Центральный» крепкие молодые люди всякий вечер заказывали «Мурку».

В витринах краеведческого музея лежали деревянные рыболовные крючки и обломки деревянного бога.

Над ними парило на ниточке хищное чучело птицы с воблой в когтях, изображавшей пойманную рыбу.

Местная культура усердно замешивалась на этнографии, и в какой-то момент мне тоже захотелось стать классиком коми литературы.

Но меня не устраивал здешний быт.

Помимо того и этого света есть, вероятно, области, не проходящие ни по тому, ни по другому ведомству, о которых Творец просто позабыл и оставил, как нерадивый школьник, обширные белые проплешины на заштрихованной контурной карте.

И потому при их посещении всего более запоминается дорога – туда и, если повезет, обратно.

…В соседних купе веселились изъеденные гормонами долговязые юные баскетболистки, ехавшие повидать свет на соревнования в Нижнекамск – не то в Нижнехамск.

Я вышел покурить на площадку.

«Вельск. Стоянка 10 минут», – объявили по громкой связи.

Во мраке желтели огоньки. Какие-то полукруглые металлические лабазы проступали в лохмотьях метели.

– Ну, это вряд ли центр мироздания, – пробормотал я обычную пошлую присказку.

– Что вы! – отозвался у меня из-за спины молчавший до того в дыму курильщик. – Это у них и есть райцентр.

...

Сыктывкар Октябрь – ноябрь 1995

Десять лет спустя

маленькой Жанне французской из отдела виз

Провинция

великие кунсткамеры цивилизации

арль ним авиньон оранж

разбросаны на пятачке в охвате пригородной электрички

в маленьком храме

сельская дева мария грустит в каменном веночке

со звездочками европейского сообщества

испытав нашествие варваров на мотоциклах

средневековый город кажется вымершим

и только звяканье обеденной посуды из-за ставен

выдает присутствие обитателей

в окна автомобиля порывами заносит фиолетовый запах лавандовых полей

тут