Гонка продолжалась уже больше двух недель: мы покрывали за один переход по двадцать — двадцать пять верст, ели и падали спать. И если я к большим расстояниям привык (по сорок, случалось, бегал), то остальным людям приходилось туго. Особенно Эрхене и женщине Риса.
Это тревожило — в нашей ситуации даже один 'обезноженный' человек становился равносилен приговору для остальных — поэтому я внимательно следил, чтобы дамы не повредили себе ноги.
Обе женщины относились к тяготам, свалившимся на их головы, как к неизбежному: не ныли и не жаловались на судьбу. А Эрхена вовсе выглядела откровенно счастливой. Несмотря на природную хрупкость, девчонка оказалась на удивление выносливой. У нее даже хватало сил готовить еду и приглядывать за Моррой.
В дороге и на привалах Эрхена старалась держаться рядом со мной. Наверное, я казался ей самым надежным и сильным из людей. Способным защитить. Глупость, но такое внимание приятно грело мое самолюбие.
Надо сказать, за последнее время девушка очень похорошела. А может, я просто привык, и уже не замечал ее недостатков. Зато часто ловил себя на том, что смотрю в сторону певуньи. Что мне нравится, когда от этих взглядов нежную бледную кожу девушки заливает румянец смущения. А мысль, что у Эрхены не оказалось жениха, теперь вызывала только удовлетворение. Еще мне хотелось оправдать ее доверие и защитить от всех опасностей. Поэтому я не стал возражать, когда девушка вместе с малышкой начала устраиваться на отдых рядом. Самому спокойнее: обе на виду.
Когда мы наконец добрались до земель учинарки, то сразу ушли в сторону от реки, на самую кромку леса с многоногими деревьями, подальше от грозного хранителя здешних мест — духа Озана.
Днем мы отсыпались, а ночью шли дальше. Теперь это давалось легче: степь — не лес, ночью при свете двух лун все хорошо видно. Правда, от леса мы далеко не удалялись: кочевники — не самый мирный народ: не хотелось раньше времени попасться им на глаза.
Погони за нами не отправили. Надо сказать, вопреки здравому смыслу, это по-прежнему не радовало. После бегства из Сырта не верилось, что нас так просто выпустят из когтей. Вопрос состоял не в том, ждет ли нас засада, а в том — где она нас ждет, и сколько 'охотников' в ней притаилось.
Демон его раздери… знать бы наверняка, что о нас известно свежеиспеченному диктатору. С Глорией он, или у нее своя команда.
Если правитель сирин знает обо мне — жди большой беды.
Если нет — возможно, повезет, и обойдемся 'малой кровью'.
В то, что совсем не будет проблем, я не верил. И правильно, как вскоре выяснилось.
На двадцатый день пути нам навстречу вынырнул всадник с запасными лошадьми на поводу. Андру, глядя на него, помрачнел: из двух разведчиков вернулся только один.
Пока упырь слушал донесение, я рассматривал животных: крепких, низкорослых и выносливых лошадок. Для таких семьдесят верст в день — не предел. А вот если ехать ночью — пожалуй, предел. Зато женщины задерживать перестанут.
Я покосился на служанку. Она смотрела на ближайшего конька взглядом, в котором смешались облегчение и страх.
Понятно… значит, верхом не умеет. Ничего, поедет у Лаланна за спиной.
Я подошел к одной из лошадей. К ее седлу приторочили оружие: необычной формы нож с массивным дугообразным клинком, полотно которого расширялось к острию.
Я не смог удержаться от соблазна и потянулся посмотреть: на лезвии был выгравирован растительный узор со стилизованной птицей по центру. Оружие удобно легло в руку.
Не я один обратил внимание на трофей: Рис тоже подошел.
— Занятно, — пробормотал мой друг, — похожие изображения я встречал на другом оружии.
Рис повернулся и окликнул мага:
— Агаи, иди сюда! Что скажешь об этом рисунке?
Волшебник неуверенно тронул пальцами гравировку:
— На первый взгляд — наша верховная богиня Юсса. Только положение крыльев изменено, и вот тут…
Сирин ткнул на рисунок:
— Что-то непонятное… Лента, что ли? А откуда этот нож?
— Сейчас узнаем, — мрачно ответил я. С некоторых пор все новости о сирин заранее портили мне настроение.
— Ваша светлость, отвлекитесь на минутку!
Князь лишь мельком глянул на оружие:
— Ритуальный. Против вампиров. У каждого кочевника есть такой, даже у женщин и детей.
— И насколько эффективен? — немедленно поинтересовался Рис, не сводя загоревшегося взгляда с ножа.
— Достаточно, чтобы женщина разрубила шейные позвонки, — невозмутимо ответил князь и усмехнулся: — Если, конечно, успеет дотянуться.
Я с сожалением вернул оружие на место — мне оно тоже понравилось — и заметил пятно крови на потнике.
— Андру, — позвал я вампира, который уже отошел.
Правитель нежити оглянулся:
— Да?
— Я так понимаю, еще одной лошади купить не получится?
— Купить — нет. Отобрать — да, — спокойно ответил упырь. — И мирной дороги не ждите. Курута хорошо сторожат свои земли. Во всяком случае — от нас.
— Что, неужели не любят кровососов? — не удержался я от ехидства.
— Нас все не любят, — невозмутимо сказал Андру и добавил: — Но местные дикари особенно. Они видят нашу сущность издалека и сразу кидаются в драку. Так что торговать с ними нельзя. Можно только отбирать.
Князь нехорошо улыбнулся:
— Мы не расстраиваемся по этому поводу.
Еще бы… Когда это нежить огорчали возможность нахлебаться свежей крови и вражда с людьми? Да и кто с ними в мире? Кроме меня сейчас. Мда…
— Вы, кстати, Дюс, тоже не обольщайтесь, — насмешливо посмотрел вампир. — Я уверен, вы им не понравитесь.
Возражать на это заявление было бы глупо: при последней встрече с курута нас защитила только печать.
Да и пес с этими дикарями… Просто будем еще осторожнее.
— Агаи, — сказал я, повернувшись к волшебнику, — подумай хорошенько над тем, как нам укрыться в голой степи от чужих взглядов. Чтобы нам было видно все, а нас — никому. Особенно твоим собратьям. Еще немного — и лес закончится.
Маг, задумавшись, полез пятерней в волосы: водилась за ним такая привычка.
Мы еще поговорили с Андру о нравах степного народа. Знал вампир о них немного: кочевники живыми в руки не давались. Даже дети. Кто не мог сам покончить с собой, тому помогали сородичи. Лично я курута понимал: кому охота становиться по собственной воле упырем? Только сумасшедшим некромантам, да и то… не факт.
Но готовность к массовому самоубийству меня интересовала намного меньше, чем вид проклятой птицы, которую степняки лепили куда не лень. Я насчитал штук десять, не меньше, изображений: на серебряных бляхах непривычно высокой передней луки седла, на его кожаных крыльях и даже на потнике. Не говоря уже о гравировке оружия.
Это могло означать только одно — крылатая тварь олицетворяла кого-то из верховных богов, никак не меньше. Такое божество добра не сулило.
Я в задумчивости потер блестящее серебро.
— Знаешь, Дюс, а ведь от этого ножа за версту несет нашей магией, — тихо сказал Агаи. — Простенькой, но нашей: на удачу, на крепость, на 'правильный' удар. Ну и… чтобы нежить сильнее бил.
