впрочем, не отстали и другие просвещенные народы, отчего остров называли и Барнадос, и Барбудос, и даже Сан-Бернардо, что, верно сильно удивило бы того простоватого португальца, который, по пути в Бразилию, увидал с корабля раскидистые кроны фиговых пальм, склонившихся прямо над морем, и воскликнул: «О, лос Барбадос!», что в переводе означает всего лишь «бородатый».
Уильям заранее занял удобное место на палубе, откуда можно было в подробностях рассмотреть сию землю обетованную.
Светло-бирюзовые воды бухты сверкали под лучами солнца. Над ними с криками носились чайки, невдалеке на рейде высились стройные мачты двух военных кораблей, а у самой пристани толпились на воде десятки фелюг и барок, принадлежащих, скорее всего, местным жителям. От пристани вверх по холму поднимались улочки небольшого городка, выглядевшего вполне современным и уютным. Белые каменные дома с красными крышами, высокий шпиль собора на центральной площади, обилие зелени, черные дула пушек, торчащие из бойниц форта у входа в бухту, – все это с жадностью отмечал взгляд Уильяма. Так вот она, английская Вест-Индия!
Издалека остров производил впечатление вполне обжитого уголка, которых достаточно на берегах Испании и Португалии. Уильям был даже немного разочарован. Он готовился увидеть непроходимые джунгли, толпы раскрашенных дикарей и диковинных животных. Но ничего этого пока не было.
Уильям уже знал, что на Барбадосе множество сахарных и табачных плантаций, где работают рабы, вывезенные из Африки, и европейцы – осужденные на каторжные работы преступники, которым вместо тюрьмы Фортуна подсунула этот зеленый остров. Коренных жителей – индейцев, когда-то во множестве населявших этот живописнейший остров, практически не осталось – они были уничтожены в ходе колонизации острова еще испанцами и португальцами.
Большая часть Барбадоса была покрыта пышной растительностью, еще не вытесненной земледельцами. На открытых местах и вдоль берега в изобилии произрастали кокосовые и банановые пальмы, хлебное дерево, папайя, манго, ананасы, за ними простирались хлопковые и тростниковые плантации, которые возделывали многочисленные рабы. Собственно, таких гигантских тропических лесов, как в долине Амазонки, здесь не было, хотя островки сумрачной гилей с огромными стофутовыми деревьями, обвитыми лианами и папоротниками, кое-где встречались.
По мере того как «Голова Медузы» приближалась к городу, все яснее можно было разглядеть столпившихся на пристани зевак. Судя по всему, прибытие корабля было здесь чем-то вроде всеобщего праздника. Несмотря на некоторые сомнения, на душе Уильяма вдруг сделалось тепло и радостно.
На мгновение ему даже показалось, что встречают сейчас не только корабль – встречают и его самого. Душа его уже рвалась на берег в поисках новых впечатлений. На минуту он даже забыл о предмете своих робких воздыханий. Прекрасная Элейна тоже вышла на палубу, но находилась на другой стороне корабля в компании своего отца и служанки. В честь прибытия или по причине жары девушка выбрала белое шелковое платье с фижмами, отделанное по лифу и рукавам кружевами, и широкополую шляпку, украшенную цветами и лентами. Камеристка держала над ней зонт, которым она пыталась защитить свою кожу от жаркого тропического солнца, поскольку загар был презираем в обществе как отличительная черта простолюдинов. Якоб Хансен, облаченный в светлый парик и костюм палевых тонов, тоже был рядом с ней. Почтительно наклонившись, он что-то вполголоса объяснял девушке – возможно, рассказывал про местные обычаи. Когда Уильям решил присоединиться к их обществу, к нему неожиданно подошел Кроуфорд.
– Барбадос! – сказал он, всматриваясь в приближающийся берег. – Гнусная дыра, населенная в большинстве своем отпетыми негодяями! Хотя, надо сказать, возможностей набить мошну здесь хоть отбавляй. Плантации и торговля всем, чем пожелаете! Вы спрашивали про Эльдорадо, Уильям, – здесь у каждого свое маленькое Эльдорадо. Боюсь только, что карты вам никто не покажет! – он засмеялся.
Уильяму стало неприятно, что Кроуфорд так отзывается о людях, населяющих этот остров. Он столько надежд связывал с этими краями, столько заманчивых предположений строил, глядя на звезды бессонными ночами! Мнение Кроуфорда показалось ему слишком циничным. Однако, взглянув на горбоносый, словно отчеканенный на монете профиль своего нового друга, Уильям потерял охоту спорить. Ему подумалось, что многое испытав и побывав на краю гибели, Кроуфорд имеет право на столь горькое мнение о человеческой природе. При воспоминании о мрачных рассказах Кроуфорда и обстоятельствах их знакомства у него на миг защемило в груди. Вот и подошло к концу его первое приключение!
Перепады в настроении вообще характерны для молодых людей, особенно путешествующих по морю без парика и средств к существованию, а тут на Уильяма навалилось сразу столько впечатлений... И еще он, не до конца сознавая этого, испытывал благодарность к Фрэнсису за то, что тот больше не пытался пустить в ход свое обаяние и не смущал наивный покой Элейны.
Следует заметить, что Кроуфорд еще несколько дней назад совершенно потерял интерес к девушке. Он вообще ушел в себя и преимущественно проводил время в одиночестве, иногда вступая в философские беседы с Уильямом, к которому, несомненно, благоволил. К вопросу о пиратах он больше ни разу не возвращался и пресекал все попытки Уильяма завести разговор на эту тему. Вот и сейчас, увидев прелестную фигурку девушки в белом платье, Кроуфорд на мгновение скривился, как от зубной боли, впрочем тут же сменив выражение лица на самое приветливое.
Уильяму и самому не хотелось вспоминать о неприятном. Будущее раскидывалось перед ним бескрайним океанским простором. Прекрасная Элейна все чаще улыбалась ему и охотно болтала о пустяках, когда им удавалось остаться на палубе вдвоем. Случалось это не слишком часто, но все-таки случалось, и Уильям был благодарен Провидению за эти моменты блаженства. Он начинал подумывать, что не все так уж безнадежно, ведь и старый банкир стал с ним гораздо ласковее, звал его «мой мальчик» и время от времени зазывал к себе в каюту, где угощал стаканчиком терпкого итальянского вина с пряностями и беседовал о жизни, нахваливая Уильяма за его решение начать самостоятельную жизнь.
– Ты и сам не заметишь, как ухватишь Фортуну за волосы, мой мальчик! – убежденно говорил он. – Эти острова – сущий рог изобилия для делового человека! Ты не будешь успевать ловить дублоны, которые будут сыпаться тебе прямо в руки! Только держись меня! – строго добавлял он, поднимая вверх толстый указательный палец, украшенный массивным золотым перстнем с печатью. – Не доверяй никому и помни, кто твой благодетель!
Уильям старательно пытался выяснить, с чего он должен начать свою службу, но тут речи Абрабанеля становились несколько расплывчатыми и он просил Уильяма еще немного потерпеть.
Уильям испытывал некоторую растерянность от такой неопределенности и однажды поинтересовался, что думает об Абрабанеле сэр Кроуфорд. Фрэнсис выслушал юношу, внимательно посмотрел на него и высказался весьма фамильярно:
– Твоему Абрабанелю палец в рот не клади. Он себе на уме, эта старая жидовская торба. Он не из тех, что зарывают в землю свои таланты, его смоковница плодоносит как заведенная. Пожалуй, он смог бы выкупить собственную душу у дьявола, если бы имел в ней хоть какую-то надобность! Я снимаю перед ним шляпу, Уильям!
