пальцев, сжимающих эфес, побелели. Он посмотрел на Кроуфорда, пытаясь угадать его истинные намерения. В душной, провонявшей порохом комнате повисла зловещая тишина. Напряжение двух противоборствующих сторон достигло предела, и было достаточно малейшего неосторожного жеста, чтобы краткое перемирие лопнуло как струна, превратившись в кровавую бойню. Трудно было сказать, умилостивит ли банду столь лакомый кусок, как карта; но было совершенно ясно, что если они не получат ее немедленно – и Кроуфорд и Уильям будут разорваны на куски. Уильям посмотрел на торжествующую гримасу Пастора и перевел взгляд на Кроуфорда, который сейчас выглядел как человек, жестоко сожалеющий о том, что проболтался. Он поддался слабости и должен был теперь расплачиваться за свое малодушие. Наверное, можно было как-то поумнее распорядиться картой, но у Кроуфорда опять ничего не получилось, и на лице его без труда читалась ни с чем не сравнимая досада, смешанная с отчаянием.
– Когда я окажусь на суку, ты сможешь попрощаться с сокровищами навсегда, – хрипло сказал он Черному Биллу.
Но тот тоже был парень не промах.
– Ты меня знаешь, Веселый Дик, – сказал он в ответ. – Я люблю золотишко, но не оно главное в моей жизни. Если даже мне не видать карты, то уж на твои вяленые на солнышке мощи я налюбуюсь досыта!
Пираты опять захохотали. Уильям почти физически ощутил, как натянулась готовая порваться струна. Кроуфорд медленно обвел взглядом жестокие физиономии с разинутыми от алчности ртами и невидящими глазами убийц, вздохнул и сказал:
– Ну, будь по-твоему, Билл! Иногда мне тоже начинает казаться, что не золото главное в жизни. Я, пожалуй, отдам тебе карту. Но мы пойдем за ней вдвоем...
– Ты будешь без оружия! – быстро сказал Билл.
– Ты тоже, – ответил Кроуфорд. – И еще вы отпустите этого юношу. Немедленно.
– Ишь, хитрец! – покачал головой Черный Билл. – Сделаем не так. Этот цыпленок побудет здесь до нашего возвращения. Если мы вернемся с картой, уйдете оба целыми и невредимыми. Ты знаешь, что я слов на ветер не бросаю.
Несколько мгновений они, как два бешеных быка перед броском, сверлили друг друга глазами. Потом Кроуфорд снял через голову перевязь и положил шпагу на кровать.
– Уильям, – сказал он спокойно, и в уголке его прищуренного глаза мелькнула улыбка. – Мы обязательно вернемся. А ты пока постереги моего Харона. Ему сегодня и так пришлось несладко.
Соглашаясь с хозяинам, собачонка завыла.
Гава 13
Надел удачи
На следующий день после того, как «Черная стрела» бросила якорь в гавани, наемный экипаж доставил мадам Ванбъерскен и месье Франсуа де Ришери к губернаторской резиденции.
Помощник губернатора Тортути с большим пиететом[86] отнесся к появлению на острове капитана военного фрегата шевалье Ришери. Лукреция категорически не пожелала, чтобы Абрабанель сопровождал их, да и сам он не ипытывал особого желания встречаться с настроенным против голландской Вест-Индской компании сановником. Вместо этого он тут же отправился выяснять, не хотят ли плантаторы тайком вступить в сделку с голландцами и насолить таким образом своему командору. Дело в том, что нынешний губернатор продолжал неблагодарную экономическую политику своего предшественника и ради поощрения торговли с Францией запрещал торговать с чужестранными негоциантами на местах. Тем самым он поставил большинство плантаторов в унизительную зависимость от прихотей французских капитанов, в первую очередь заботящихся о личной выгоде и об интересах своих друзей.
– Прошу прощения, господин капитан, но... Все дело в том, что после завтрака губернатор для укрепления здоровья совергпает непродолжительный моцион[87] в саду и не терпит, когда его беспокоят, – пояснил он срывающимся от волнения голосом.
– Никаких моционов, – тоном, не терпящим возражений, заявил шевалье и показал секретарю запечатанный знаменитым красным сургучом бумажный пакет. – Здесь предписания его светлости Кольбера, морского министра Франции. Я должен вручить их лично без всяких отлагательств.
Секретарь еще раз оглядел капитана и сопровождающую его красивую даму и поклонился.
– О, конечно... Тогда я осмелюсь... Господа, покорнейше прошу подождать, пока я разыщу господина губернатора и приведу его... Я не заставлю вас долго ждать...
– Можете не утруждать себя, – произнесла дама с улыбкой. – В саду это даже мило. Проводите нас с капитаном прямо туда – мы поговорим с губернатором под сенью пальм.
Секретарь не посмел ослушаться. Втроем они направились в сад, разбитый позади губернаторского дома. Оглядываясь на ходу, Лукреция посчитала, что жилище господина де Пуанси – настоящий оазис среди уродливых построек порта и окружающих его жалких трущоб. Обетованная земля флибустьеров не пришлась ей по душе, тем более что пока она не заметила на ней никаких следов Веселого Дика.
Итак, сей Terra Incognita[88] Карибского моря правил некий шевалье с испорченным зрением, преемник и, по слухам, родственник прежнего губернатора д'Ожерона, месье де Пуанси. Этот толстый, рано полысевший господин самой Натурой был предназначен для благодушного распределения налогов на прибыль, каперских патентов и вечной лести, поскольку обладал удивительно остро развитой способностью разбираться в слабостях менее одаренных натур. В силу сложившихся обстоятельств у него не сохранилось ничего похожего на совесть, и он имел лишь одно твердое убеждение – глубоко укоренившуюся в его сердце ненависть к Голландии. Он держался пиратского кодекса чести, довольно весело проводил время и больше всего на свете боялся нарушить шаткое status quo[89].
Лукреция и капитан застали господина де Пуанси под лимонным деревом, вокруг которого, опираясь на трость с набалдашником в виде вороньего клюва, он и прохаживался в глубокой задумчивости, то ли внимая пению тропических птиц, то ли изучая цветочный ковер под ногами.
На самом деле губернатор размышлял о том, что неподалеку, в бухте Ла Монтань, был замечен корабль Черного Билла «Месть». Это обстоятельство не могло не расстроить его сиятельство. Разумеется, губернатор давно уже воспринимал как данность, что на его земле собиралось самое своеобразное
