– Но вы хорошо помните меня?
– Более или менее, – увернулась Фэйм. – Я бы не назвала наше с вами знакомство… долговременным.
«Врешь!» – мысленно воскликнул Росс, но никак не выразил свое возмущение. Напротив, он понимающе кивнул, мол, мало ли в столицах всяких «лордов Джевиджей», вполне можно запамятовать, где какой.
По-простецки вымакав подливку куском хлеба и допив остатки чая (примерно два с половиной наперстка остывшей жидкости), он выжидательно уставился на хозяйку:
– Выходит, у нас с вами было исключительно шапочное знакомство? Так? И ничего важного о моей личности вы рассказать не можете?
Женщина кисло усмехнулась и ничего не ответила.
– Что ж…
«Ах вот как? Мы решили попридержать информацию? – разочарованно скрипнул зубами Джевидж. – Думаете, так вам удастся обмануть убогого, мистрис Эрмаад? Так и мы никуда не торопимся и вполне способны подождать, когда на вас снизойдет желание поговорить откровенно».
– Теперь мне требуется привести себя в порядок – помыться, побриться, постираться, – заявил он решительно и резко. – А еще лучше – переодеться в чистую и новую одежду. В вашем доме есть ванна?
«Каков хам! Нет, вы слышали что-нибудь подобное? Неслыханная наглость!» – задохнулась от возмущения Фэйм, встречаясь взглядом с Джевиджем. Именно таким она его и привыкла видеть в столице – наглым, самоуверенным, безапелляционным и упрямым.
«Бесстыжая морда! Тоже мне, нашел служанку!»
Но Фэймрил Эрмаад не зря пятнадцать лет училась держать под контролем свой гнев и недовольство. Когда любой взрыв негодования в конечном итоге станет для Уэна долгожданным поводом для нового витка травли, невозмутимое спокойствие из правила хорошего тона превращается в непробиваемые доспехи. Поэтому Фэйм одарила лорда Джевиджа любезной улыбкой и, не повышая голоса, сообщила:
– В моем доме есть ванна, а воды в баке хватит, чтобы ее наполнить, – она кивнула на одинокое ведро. – С бритвенными принадлежностями, сами понимаете, не сложилось, так же как и с новой мужской одеждой. В остальном же можете не смущаться относительно неудобств, которые вы мне доставите, а также незапланированных денежных трат. Насчет непоправимого ущерба моей репутации порядочной женщины вы тоже можете не переживать, милорд. Ну, подумаешь, весь город будет знать, что у вдовы Эрмаад поселился совершенно посторонний мужчина. Вам-то какое дело, верно?
Женщина окатила наглого непрошеного гостя ледяным, как сангаррские минеральные источники, и таким же горьким взглядом, развернулась на каблуках и стремительно удалилась. А то руки так и чесались взяться снова за ручку сковородки и украсить высокий лоб лорда Джевиджа еще одной шишкой. Для симметрии и коллекции, так сказать.
Выродок! Негодяй! Сволочь! Ввалился в чужой дом, перемазал грязью и кровью всю кухню, все сожрал, нагрубил (Да! Да! Да! Это хамское бесстыжее «ты» она ему не простит никогда), так еще и ожидает от нее услуг горничной. Скотина!
Памятуя о предательской скрипучести рассохшихся половиц в спальне на втором этаже, Фэйм решила не уступать дурной привычке в душевном смятении метаться от стены к стене. Не хотелось показывать Джевиджу свои слабости. Она залезла с ногами на кровать и вгрызлась зубами в уголок подушки, представив, как в корзине для грязного белья знакомая прачка находит груду грязной мужской одежды. Сангарра – небольшой город, здесь все на виду, и для мистрис Эрмаад никто не станет делать скидок. Одинокую вдову исключат из тесного круга приличного общества, донельзя осложнив и без того тяжелую жизнь. Где-нибудь в блистательном Эарфирене или шикарном Каанефе на формальное «грехопадение» молодой вдовы никто внимания не обратил бы. И то не факт.
И не нужно смеяться и упрекать в ханжестве. Когда ты уязвима и беззащитна и все вокруг только и ждут, чтобы добить и окончательно погубить, единственная защита – доброе имя и репутация честной женщины. Такие ничтожные пустяки в глазах лорда Джевиджа, право слово. Что ему до Фэйм Эрмаад? Он пришел и ушел, а ей в Сангарре жить всю оставшуюся жизнь.
Она прислушалась к происходящему этажом ниже. Тяжелые шаги, журчание воды, короткие удары топориком по поленьям – бродячий лорд решил все-таки принять ванну. Фэйм досадливо пнула ногой маленькую подушку-думку. Этот полоумный придурок изведет на купание и стирку своего тряпья все запасы воды. Проклятый наглец!
А с другой стороны, Фэймрил ужасно хотелось узнать, что же с ним приключилось, почему Джевидж потерял память и каким образом очутился на ее пороге избитый и одетый, как бродяга, вместо того чтобы поправлять пошатнувшееся здоровье в отдельной палате столичной лечебницы Милосердной Длани, где ему самое место.
В последний раз мистрис Эрмаад видела лорд-канцлера в конце прошлого лета, за два месяца до смерти Уэна. В столичной опере в честь его императорского величества давалась премьера «Сказочной маски». Это был тот редкий случай, когда привести на представление любовницу стало бы чревато общественным осуждением. В день Тезоименитства принято выводить в свет законных супруг, одетых в фамильные драгоценности, тем самым демонстрируя окружающим респектабельность. А более всего, кроме денег и известности, мэтр Эрмаад жаждал считаться респектабельным господином. Поэтому он и настоял на жемчужном гарнитуре, а потом без конца хвастался перед знакомыми своим вкусом в выборе украшений.
На сцене блистала мис Иорлика Леела, и не слишком влюбленная в оперу Фэйм заслушалась дивным чистым голосом примадонны. Прелесть «Сказочной маски» в том, что на сцену можно даже не смотреть, там каждая ария – шедевр, не имеющий, к счастью, никакого отношения к либретто.
– Ба! – хмыкнул Уэн, толкнув локтем жену. – Еще один любитель искусств.
И указал на лорд-канцлера в парадном темно-синем мундире, сидевшего за правым плечом императора и выглядевшего донельзя надменным и, пожалуй, даже сердитым. Он что-то быстро-быстро говорил Раилу, словно выговаривал сюзерену за какую-то оплошность (если, конечно, на миг допустить, что такое возможно), а потом вдруг махнул рукой, грустно улыбнулся и посмотрел прямо на… Фэйм. В этот момент его разглядывали сотни людей, но женщине показалось, что всесильный канцлер видит только ее одну. Тогда Фэймрил подумала, что Росс Джевидж хочет напомнить ей про отца, а возможно, и напугать. Она резко отвернулась и до конца представления сидела неподвижно, не шелохнувшись и, полуприкрыв глаза, слушая только божественный голос мис Леелы.
Уэн, помнится, весь оставшийся вечер язвил лорд-канцлера тонкими издевками. Заочно, разумеется, ибо высказать нечто подобное в лицо лорду Джевиджу у драгоценного супруга не хватило бы духу. Досталось и отцу Фэйм.
– Если бы твой папаша не лез в большую политику и не натравливал на канцлера Эйгорма Лиламма, то ничего не произошло бы. Старый интриган просчитался, на чем и погорел.
– У папы, по крайней мере, были принципы, – отрезала Фэйм. – Не мешай мне слушать, пожалуйста.
– Ох уж мне эти ваши принципы, – прошипел Уэн и добавил грубое площадное ругательство.
Он всегда так делал, желая вывести жену из себя, но в этот момент мис Леела взяла верхнюю ноту, и окончание похабной фразы потонуло в грохоте аплодисментов.
На сцене разыгрывалась шутейная драма, божественная музыка изливалась на зачарованный зал, а Фэймрил думала о Россе Джевидже – человеке, погубившем одного за другим всех ее родичей. Буквально несколькими словами и росчерком пера. Ему нет дела до ее отчаяния, ему не интересны сотни тысяч маленьких людей, чьи жизни перемелются в жерновах великих замыслов, ему плевать на чужие судьбы, он служит Империи. Как будто она существует сама по себе, без живых мужчин и женщин, которые ее населяют.
Именно тогда Фэймрил Эрмаад захотелось убить лорд-канцлера впервые.
А теперь, спустя год, это желание только усилилось. И вовсе не из-за грязных полотенец, как можно догадаться.
