— Вы обещали мне о нем рассказать, — напомнил Кенет.
— Да рассказывать в общем-то почти нечего, — усмехнулся Акейро. — Вас больше этот человек интересует или кошелек?
— Оба! — едва не простонал снедаемый любопытством Кенет. Лим и Кенро откровенно расхохотались.
— Что ж, — призадумался Акейро, — начнем, пожалуй, с кошелька...
И, намеренно не обращая внимания на протестующий возглас Кенета, Акейро продолжил.
— Кошелек, — поведал он, пряча улыбку, — был найден во время обыска на постоялом дворе. Конфисковал его массаона Рокай. Потом кошелек как улику забрал у него императорский гонец. Массаона не возражал. Он напоил гонца и предложил ему отправиться в веселый дом. Гонец не отказался. Но по какой- то странной случайности вместо веселого квартала бедняга забрел в квартал свадебных дел мастеров, откуда вернулся почему-то уже без кошелька, о каковом упущении, протрезвев, решил начальству не докладывать.
— Хакка! — воскликнул невольно Кенет.
Акейро кивнул; глаза его смеялись. Он явно наслаждался беседой.
— Украденный в свадебном квартале кошелек — опять же, как вы понимаете, неким таинственным образом — вновь оказался у господина массаоны. Потом один человек забрал у массаоны кошелек и принес его мне.
— Да что за человек-то? — возопил Кенет.
— Тот маг, что посоветовал князю Юкайгину прибегнуть к вашей помощи. — На мгновение лицо Акейро омрачилось, но он тряхнул головой, как бы отгоняя невеселые мысли, и продолжил решительно: — Он и сказал мне, что вы сделались магом и что в самое ближайшее время ваша битва с Инсанной неизбежна.
— А он откуда знает? — обреченно вздохнул Кенет.
— А уж это вы у него спросите, — пожал плечами Акейро. — Я не могу вам его предоставить сию же минуту. Чтобы собрать все войско в одном месте в одно и то же время, без мага не обойтись: кто-то должен доставить им сигнал о выступлении — тайно и почти одновременно. Вот этим он сейчас и занят. Вы с ним непременно встретитесь — вот тогда и спросите.
Он вновь замолчал, поглаживая рассеянно рукоять своего меча. Примолк и Кенет.
— Давайте-ка я все же возьму в руки шест, — сказал Лим. — Не для того, чтобы править, — так, для вида.
Шест в руках Лима оказался отнюдь не лишним. Плот, несущийся по воле волн столь целенаправленно, вызвал бы в умах прибрежных жителей известное недоумение, если не что похуже. А если плот управляем, дивиться нечему — разве что мастерству плотогона. Простой люд с восхищением взирал, как Лим играючи управляется с шестом — и верно ведь, играючи. Акейро с восхищением взирал на окрестности. Кенро наигрывал на тростниковой дудочке умопомрачительные мелодии — по мнению знатоков, на подобные музыкальные изыски способна разве что многоствольная флейта, но Кенро не был знатоком. Кенет наслаждался и музыкой, и передышкой перед боем. Лим, ко всеобщей радости, наслаждался собственным мрачным ворчанием. Когда восторг в глазах Акейро сменялся тихой сосредоточенной печалью, Лим начинал корчить из себя придурка-солдафона до тех пор, пока Акейро не расставался со своей тоской, а Кенет — с тревогой за побратима. Словом, несколько суток путешествия прошли как нельзя более приятно, хотя и продлилось оно дольше, чем Лим поначалу предполагал.
Вторично он расстался с шестом, когда попытался приблизиться к берегу.
— Ты уверен, что твой дракон знает, что делает? — пробурчал он, когда Кенет кое-как успокоил возмущенного воина.
— Вполне, — заверил его Кенет.
— Посмотрим, — нехотя уступил Лим.
Плот свернул в какую-то малозаметную протоку, рассек камыши и долго протискивался вдоль берегов — но так быстро, что даже Лим не сделал попытки спрыгнуть с плота на топкий илистый берег. Проплутав полдня в камышах, плот внезапно вырвался на широкую воду и вновь понесся стрелой.
— Надо же! — ахнул Кенро. — Это мы, получается, обогнем Лихие Горы и прибудем прямо к условному месту по реке.
— А жаль, — вздохнул Кенет. — Хотелось бы мне еще разок в Лихие Горы наведаться.
Кенро посмотрел на него так, словно сомневался, не покинул ли Кенета рассудок. Лим ухмыльнулся широко, но промолчал.
— Зато успеем вовремя, — сухо заметил Ахейро.
День был, как говорили в родной деревне Кенета, на утрате, когда плот вильнул в сторону и замедлил ход. Путешественники неторопливо, со всей учтивостью, благодарно поклонились реке, и их обдало нежной водяной пылью.
— Ну, отсюда и пешком недалеко, — жизнерадостно сообщил Кенро, выпрыгивая на берег. — Еще до вечера доберемся.
Акейро и Кенет были готовы продолжить путь посуху, но Лим точно прирос к берегу. Его невидящий взгляд запутался в степной траве; грудь подымалась медленно и сильно, как если бы Лим все пытался и все не мог надышаться.
— Разве это степь? — произнес он со злой внезапной тоской. — Ладно, пойдем, что ли...
Он извлек из тайника оружие, вручил Кенро его вожделенный меч и зашагал, не глядя по сторонам, широкой стремительной походкой.
Вопреки бодрому предсказанию Кенро, до условного места удалось добраться лишь затемно. Акейро уже начинал слегка задыхаться, но в ответ на предложение остановиться и отдохнуть отпустил такое невельможное выражение, что Кенет покраснел, а Лим засмеялся.
— Так ведь ненадолго, — растерялся Кенро.
— Не стоит, — с трудом переводя дыхание, сказал Акейро. — Мы уже почти пришли.
— Не почти, ваша светлость, а совсем, — поправил его Лим. — Вот и костры — видите?
Костры были сложены мастерски — не просто бездымные, а еще и почти неразличимые даже в вечерних сумерках. Неопытный человек мог бы в десяти шагах не заметить ни одного костра. Даже Кенро не сразу разглядел их — что и говорить о Кенете или Акейро!
Из темноты вынырнул Аканэ и поклонился сначала наместнику, потом бывшему ученику, а уж после — друзьям. Кенет думал, что на свете не может быть большей радости, чем снова повстречать Аканэ. Он даже и не надеялся на встречу. Однако же она состоялась — и принесла куда больше смущения, чем радости. Кенет никак не мог взять в толк, отчего это его учитель и вдобавок великий воин кланяется ему сам, вместо того чтобы принять поклон ученика, как положено по обычаю.
Аканэ, угадав его смущение, усмехнулся и тряхнул его за плечо.
— Принимай свою армию, массаона, — произнес он.
— К-ка-ккакую армию? — оторопел Кенет.
Долго гадать ему не пришлось. Вслед за Аканэ из темноты появился еще один знакомый силуэт.
— Толай! — ахнул Кенет.
— Я же говорил, что мы еще увидимся, сынок, — напомнил кузнец.
— А я-то жалел, что мы миновали Лихогорье! — воскликнул Кенет. — Но ты-то здесь откуда взялся?
Толай посмотрел на него с легкой укоризной: неужели, мол, сын Седого Лиса по хлебу способен задавать такие глупые вопросы?
— Сон тебе был? — риторически предположил Кенет.
— И не мне одному, — кивнул кузнец.
— Идиллия, — ухмыльнулся Аканэ и отправился за хворостом.
Насчет идиллии Аканэ в самую точку попал. Есть в дружбе настоящих воинов что-то потаенно нежное, стыдливо беззащитное — настолько беззащитное, что любого неосторожного слова боится. Что-то, чего нельзя и вовсе высказать словами. Нечто сокровенное, что охотно прикрывается иронией или прячется за напускной суровостью — той, которой истово подражают люди, не изведавшие ни войны, ни дружбы. А потому пытаться хоть приблизительно пересказать беседу двух воинов после разлуки — мучение сплошное.
