— Вот я и говорю, — буркнул Толай, — разве нет? А твое дело — слушать. Вопросы задавать будешь после.
И Толай подробно и обстоятельно поведал Кенету и о сомнениях, охвативших клан в день его столь памятного несостоявшегося поединка с Урхоном, и о вопрошании Богов, и о том, что Боги ответили.
— Вот и все, — заключил Толай. — Теперь, когда я увидел твой меч, я убедился окончательно, что наши Боги в нем не ошиблись. А значит, не ошиблись и в остальном. Ты пришел освободить наши сны — и что бы это ни значило, сделать это нужно быстро. Не случайно ведь уже второй человек подряд видит во сне, что должен тебя убить. То, что держит власть над нашими снами, боится тебя. Оно знает, что ты для него опасен. Ты сможешь. Если ты и дальше ничего не станешь делать, вскорости половина клана будет охотиться за тобой, вопя и завывая, с мечами наголо.
— Скорей уж половина клана попросту рехнется, — зло и резко поправил его Кенет. — Ты ведь это хотел сказать? Боги велят одно, а сны — другое. Как тут остаться в здравом рассудке?
— Урхон был прав, — задумчиво произнес Толай. — Ты понимаешь. Значит, ты сделаешь то, зачем пришел?
— Знать бы как, — возразил Кенет. — Спасибо, что я и вообще узнал, зачем пришел. До сих пор я думал, что просто прячусь. Хотя...
— Ты — да чтоб не знал? — удивился Толай. — С твоей-то силой?
— Ох, не надо, — вздохнул Кенет. — Давай-ка я тебе расскажу все как есть, а ты уж сам увидишь, какой там силой я обладаю.
И Кенет, в свою очередь, рассказал Толаю действительно все как есть, впервые не щадя себя и ничего не приукрашивая. Рассказал по порядку, со дня своего ухода из дома. И как старый волшебник прогнал его, и как он нашел устав, и как сам пытался выучиться на мага по разрозненным листам, выпавшим из книги. И о тех странных случаях, когда результат его действий явно превосходил затраченные усилия. И о неотвязном преследовании, которое учинил за ним Инсанна. И о загадочном исчезновении из осени во время беседы под кустом орешника.
— Вот так, — уныло признался Кенет. — Ты все о силе говоришь, а я ведь даже не учился толком. Мне еще до мага — как отсюда до столицы пешком.
— Если я тебя верно понял, — задумчиво протянул Толай, — тот волшебник прогнал тебя правильно. Не тебе у него учиться, никому не в обиду будь сказано.
Кенет только понурился в ответ.
— Но сила в тебе есть, — продолжал Толай. — Большая. Больше, чем ты полагаешь. Раз уж тебя попросили доиграть эту партию...
Он неожиданно засмеялся.
— И думать не мог, что такое услышать доведется! Лопух ты, парень, вот что я тебе скажу. Но делу это не помеха. Притом же изо всех нас свободен только ты. Мы здесь родились, и наши сны были в плену еще до того, как ты на свет появился. А ты — человек сторонний, твои сны свободны. Тебе так просто глаза не отведешь.
— Я бы и рад, — искренне ответил Кенет. — Вы делили со мной хлеб родства. Не могу же я отплатить за него безумием. Но я и правда не знаю, что я должен делать.
— Не страшно, — утешил его Толай. — Я тебе помогу. Кое-какие догадки у меня и у самого есть. Уж не знаю, что это за тварь такая, но вот где она сидит, догадываюсь.
— Так за чем дело стало? — воспрял Кенет.
— Понимаешь, — помолчав, ответил Толай, — дело в том, что этого места нет. Я знаю, где оно находится, но его там нет.
— А откуда ты взял, что оно должно там быть? — растерялся Кенет: час от часу не легче!
— Сон мне был, — хмуро произнес Толай, глядя на отпечатки ног Кенета на снегу. — И не один раз. Я видел это место во сне... и мне было отчего-то очень страшно его видеть... а потом я наяву много раз ходил туда... и не нашел ничего. Его там просто нет. Но ты его найдешь. Твои сны свободны.
— Пожалуй. — Кенет смутно понимал, о чем толкует кузнец. Если этого места нет ни для Толая, ни тем более для любого его соплеменника, это не значит, что оно не существует. Это значит лишь, что оно искажает не только сны, но и явь. Сны Кенета вполне свободны от вмешательства: то ли в нем и вправду есть какая-то сила, то ли неведомый враг не может воздействовать на сны того, кто не родился в горах. Не важно. А важно сейчас то, что Кенет скорее всего сможет найти место, где обитает существо, наводящее порчу на сны. Даже исковерканные им послания Гор помогают своим детям — но только ли помогают? Нет, прав Толай — с этим следует покончить.
— Проводить ты меня до места сможешь? — спросил Кенет.
— Вряд ли, — покачал головой Толай. — Но я тебе на снегу нарисую. И где это место, и какое оно. Если оно только есть на самом деле, ты его найдешь.
Глава 20
Черный камень
Кенет собирался в путь с нелегким сердцем. Он и верил Толаю, и не верил. Скорее все-таки верил. Последние два года приучили его к тому, что он иной раз справляется с делом куда лучше, чем он сам от себя ожидал. Опасная привычка, если вдуматься. Нельзя же полагаться только на везение. Но хотя Кенет и пытался на сей раз положиться на что-нибудь помимо везения, он при всем желании не мог понять, на что иное он может рассчитывать. Ведь если Толай прав и Кенету действительно по силам найти неведомого врага и победить его, то врагу есть чего опасаться. И он попытается сделать все, чтобы Кенет до него не добрался. Так что по пути Кенет может ожидать всего: и камнепада, и схода лавины, и небольшого землетрясения, и метели — да чего угодно! Такого, с чем не всякий горец сумеет справиться. А Кенет родился и большую часть жизни провел все-таки не в горах, так что врагу стоит только захотеть да с умом за дело взяться — и Кенет никогда не доберется до места живым. Вот и получается, что хоть наизнанку вывернись, а без везения ну никак не обойтись.
Памятуя об этом, Кенет поначалу всего опасался. Каждый звук заставлял его напряженно прислушиваться. Останавливаться ему приходилось через два шага на третий. Поселение Седых Лисов еще не скрылось из виду, а у Кенета в ушах уже звон стоял. Ничего не поделаешь, пришлось остановиться надолго, передохнуть как следует и погодить, пока можно будет вновь расслышать хоть что-нибудь, кроме своего тревожного ожидания. Кенет понемногу приходил в себя. Его руки тем временем бездумно лепили снежки и швыряли их куда подальше, в ослепительную снежную белизну. Снег сиял ярче солнца, но Кенету все чудилось мелькание каких-то смутных, еле уловимых для взгляда теней. Ерунда, конечно, — откуда бы им здесь взяться? Но Кенет что было сил таращил глаза, пристально вглядываясь в обступившее его сверкание — не притаилось ли в нем нечто темное и чуждое? Однако играть со снегом в гляделки не стоит, и попытка Кенета закончилась, чем и должна была: надсадной головной болью, жгучей слепящей резью в глазах и внезапной темнотой. Потом виски и лоб ритмично задергало изнутри, под ложечкой закрутило, словно желудок пытался высосать мозг из черепа и переварить его. Кенет прижал пальцы к вискам, стараясь утихомирить бушующую боль. Он был вне себя от гнева на себя же. Нет, ну вот ведь дурак какой! Говорили же ему, остолопу несчастному, что на снег глядеть нельзя! А он что сделал? И как ему теперь быть — слепому, беспомощному?
Гнев возымел на Кенета свое обычное действие. Где-то внутри него тяжко заворочалась молния, пытаясь обрести свободу. Напрасные попытки: Кенет не может ее выпустить, не глядя. Вслепую молниями плеваться — а как знать, куда она угодит? Вслепую... а что, если не вслепую?
Очень осторожно, почти не дыша, чтоб не упустить молнию, Кенет повел ее на волю, к собственным глазам. Когда она приблизилась и мрак сменился кроваво-красной пеленой, Кенет изо всех сил стиснул зубы, чтоб не закричать, и отпустил молнию.
Кенет ожидал, что будет больно, очень больно, но не думал, что настолько. Боль превосходила все, мыслимое им до сих пор. Глаза его словно взорвались в своих орбитах. Он закричал, и крик его прокатился по горным вершинам, словно гром вослед за молнией. Но боль схлынула, унося с собой темноту. Зрение
