— И стал таким же, как и ты, калекой. — Ты глядишь ему в глаза. — Как только я тебя увидел… услышал твое дыхание… можешь мне поверить, я сразу все вспомнил…
На миг тебе кажется, что ваши взгляды превратились в какой-то жуткий колодец, в котором нет верха, есть лишь дно, причем с обеих сторон. И вы бесконечно падаете друг в друга, бесконечно, неостановимо, страшно… верчение, кружение, черные сполохи, соленая луна и ворох осенних листьев… и ты не можешь найти себя, отличить себя от другого… Но этот жуткий миг проходит. Твой спутник моргает.
— Так, значит, ты…
— Со мной случилось то же, что и с тобой. Точно то же самое, — говоришь ты. — А потом пришел учитель и спас меня.
— И умер? — хриплым голосом спрашивает он.
— Не сразу, но… да. Умер.
Сильный толчок в спину.
— Вы еще здесь? Да чтоб вас демоны задрали! — На тебя вновь налетает тот же человек со здоровенной клеткой.
— Дура-а-ак!!! — вновь орет маленькая печальная птичка.
— Сама такая! — огрызаешься ты. Ты уже не веришь в ее печаль.
— Пойдем в трактир, хозяин, — вздыхает твой спутник.
— Какой я тебе хозяин? — усмехаешься ты.
— Самый настоящий, — убежденно возражает он.
— Ты же к магу хотел слугой устроиться, — замечаешь ты, направляясь наконец в сторону трактира.
— Я хочу служить тебе, — качает головой он. — Ты меня вылечил, а у меня ничего нет, чтобы отблагодарить тебя. Должен же я хоть чем-то возместить… А потом… если ты и правда был таким же, как я… если и впрямь собираешься помогать другим…
— Вот об этом мы с тобой и поговорим, — киваешь ты. — Кстати, я в этом трактире намерен устроиться на работу.
— Поваром? — удивляется он.
— Слугой.
— Слугой? Ты — слугой?! Ты?! С твоими умениями?!
— С моими умениями, — киваешь ты. — Да. Именно что слугой.
Мгновение он пораженно молчит.
— Чтобы спрятаться от магов? — наконец спрашивает он.
— И от магов тоже, — отвечаешь ты.
— Ага, — что-то соображая, кивает он. — Похоже, у тебя не очень скучная жизнь, верно?
— Скука — единственное, на что я не могу пожаловаться, — искренне сообщаешь ты.
— Но ведь найдут, — мгновение подумав, говорит он. — Маги — найдут.
— Прямо сейчас — вряд ли, — усмехаешься ты. — А потом… мало ли, что может случиться потом?
— И то верно, — пожимает плечами он. — Да и что это я вообще? Что хорошо для хозяина — вполне сойдет для его слуги!
— Звать-то тебя как, слуга? — спрашиваешь ты.
— Дестин, — ухмыляется он. — А как зовут моего уважаемого хозяина?
— Кертелин, — отвечаешь ты, и он довольно кивает. И даже умудряется изобразить на ходу что-то вроде поклона.
Трактир господина Тэйна стоит на пересечении трех широких улиц. Вероятно, именно поэтому он называется „Три белые овечки“. Правда, ничего белого в самих улицах не проглядывает, а под горделиво красующимся наименованием трактира помещена вывеска, на которой никаких овечек нет и в помине, вместо них на вывеске вольготно расположились три великолепных льва, чьи роскошные и упитанные формы позволяют отчасти предположить, что такого могло статься с бедными овечками и куда они исчезли.
Перешагнуть три ступеньки и толкнуть тяжелую дубовую дверь… да уж, изрядно выпивший человек заведение господина Тэйна без помощи хозяина нипочем покинуть не сможет. У него просто сил не хватит дверь отворить.
Стоящий за стойкой человек поднимает голову и добродушно улыбается.
— Ой… — пугается Дестин. — Хозяин, ты уверен, что нам сюда?
Короткого черного плаща нет и в помине, вместо него веселенькая желтая кожаная жилетка, под которую надета серая в зеленую крапинку рубашка, нет ни черной полумаски, ни мерцающего пояса, и все равно не узнать в этом человеке бывшего сотрудника вездесущей и почти всесильной службы попросту невозможно. Есть в его взгляде, в позе, в манере держаться что-то такое, что, единожды взглянув, ты сразу понимаешь, кто перед тобой.
Ну, положим, это тебе понятно. Ты и без того знаешь, кто он, а вот откуда Дестин это угадал? Или опять чужую мысль ненароком подслушал? Странно. Говорят же, что ни один маг, истинный там или обыкновенный, не в состоянии прочитать мысли кого-то из „Старших Братьев“, высокого лорда или простолюдина — не важно. Нет уж, наверняка Дестин твою мысль на лету подхватил, срезал, как ловкий вор — чужой кошелек.
— „Старшие Братья“, — одними губами шепчет Дестин, ухватив тебя за рукав. — Хозяин, ты хоть понимаешь, что делаешь?
„Я-то понимаю, а вот тебе откуда это известно?“
— Сейчас мы закажем пирог с грибами, — бесшабашно отвечаешь ты. — Говорят, что здесь он просто бесподобен.
„А пока мы будем его есть, я соберусь с мыслями и придумаю, что именно говорить господину Тэйну“.
— Может ли быть что-то бесподобнее тебя, хозяин? — бурчит Дестин. — Наверное, это хорошо, что я с тобой связался. Сколько всего пережить успею! Пока не убьют, конечно… Вот только… почему мне так страшно?
— Не стоит пугаться пирога с грибами, — ухмыляешься ты и решительно делаешь шаг вперед. — Пироги, знаешь ли, не кусаются.
Несчастный Дестин тащится следом.
— Так, значит, пирог с грибами? — улыбается хозяин. — Отменный выбор, господа! Кстати, суп у меня тоже хорош. Да и жаркое…
— Он все слышал… — обреченно шепчет Дестин.
— Виноват, господа, — разводит руками хозяин. — Иногда мои прежние навыки страшно мешают. Увы, от них не так легко избавиться. Но вы можете совершенно меня не опасаться, господа. Уверяю вас, я давно не состою на службе и являюсь точно таким же горожанином, как и прочие. Впрочем, и сама служба далеко не так страшна, как об этом порой рассказывают невежественные и недобросовестные люди. Доказательством тому — я сам, проведший в служении почти полжизни и тем не менее как-то уцелевший… Так что, проходите господа. Это не частный филиал „Старших Братьев“, это всего лишь трактир. А пироги с грибами у меня и впрямь лучшие в столице. Чистая правда. Это даже мои конкуренты признают. Располагайтесь, а я пока распоряжусь…
Он направляется на кухню.
— Попробуй тут не признай… — шепотом бурчит Дестин.
— Пробовали. Не вышло, — доносится откуда-то с кухни. — Против правды не попрешь.
— Вот здесь мы и будем работать, — сообщаешь ты своему спутнику.
— Вот здесь? — в полном ужасе переспрашивает он.
— Вот здесь, — безжалостно киваешь ты.
— Так, может, нас еще и не примут? — почти с надеждой произносит он.
— Примут, — разрушаешь ты хрупкие замки его потаенных надежд. — Еще как примут.
