Вчера Лерметт досадовал, что им несколько раз пришлось спускаться и подниматься. Сегодня они почти ничем иным и не занимались. Вверх, снова вверх, солнце слепит глаза, вниз, направо, опять вверх... Лерметт хоть и помнил карту наизусть, но троп, которыми им пришлось пробираться, не узнавал решительно. Слишком многое поменял давешний сход. Поначалу Лерметт мысленно перечерчивал воображаемую карту заново, делая все новые и новые пометки, но вскоре после полудня новые тропы и старые начали мешаться у него в голове.
— Стой! — взмолился он. — Отдохнем.
— Согласен. — Эннеари вернулся назад на пару шагов и сел на выступ скалы рядом с принцем.
— Пить хочешь? — осведомился Лерметт, прежде чем припасть губами к своей фляге.
— Пожалуй, — кивнул Эннеари и тоже снял с пояса флягу, последовав его примеру. — Я как-то за беготней и не сообразил даже — а ведь действительно хочу.
— Сообразишь тут. — Лерметт сделал большой глоток, и ему незамедлительно полегчало. — Я вот, например, и того сообразить не могу, куда мы идем.
— Самое обидное, — помолчав, ответил Эннеари, — что почти и никуда. Полдня мотались, как листья на ветру, а пришли почти на то же самое место. Разве что малость повыше.
Воображаемая карта у Лерметта в голове уже перестала плясать и дергаться. Лерметт соединил мысленное с видимым... да, как ни печально, а Эннеари прав. Столько времени напрасно потрачено!
— Ничего, — ободряюще произнес Лерметт, не в силах отделаться от мысленного видения. — Это мы сгоряча двинулись в путь необдуманно, вот и все. Сейчас отдохнем, перекусим — глядишь, в голове и прояснится. Тогда и сообразим, как нам отсюда выбираться.
Он развязал сумку — но Эннеари только головой покачал.
— Спасибо, я сыт, — упрямо повторил эльф утреннюю присказку.
У Лерметта лицо набрякло желваками. Сколько же можно, в конце-то концов!
— Врешь! — не выдержал он.
Эннеари укоризненно посмотрел на него.
— Врешь, говорю! — настаивал Лерметт. — Не с чего тебе быть сытым.
— Голодным тоже не с чего, — пожал плечами Эннеари. — Я ведь эльф, не забывай. Я подолгу могу не есть. Ты же не на двоих припас брал.
— Но я и не один в дороге оказался! — Лерметт начинал понемногу закипать.
— Я и уйти могу, если тебе так легче будет, — сообщил эльф.
У Лерметта аж дух захватило. Вот ведь мерзавец!
— Да кто тебя гонит! — выпалил Лерметт, с ужасом понимая, что вот еще минута — и он попросту сорвется на крик. — Тебя, придурка, не гонят вроде бы, а кормят!
— Так ведь и я об этом, — согласился эльф.
Лерметт тихо застонал.
— У нас так не принято, — попытался объяснить он. — Нехорошо, когда один ест, а другой глядит.
— Для двоих людей этот обычай разумен, — кивнул Эннеари. — Но я-то эльф. — Нет, определенно дурня на этих словах заклинило! — Меня кормить смысла нет. Сам голодным останешься, только и всего. Это неразумно.
Вот же ведь болван! Как будто речь идет о том, что разумно, а что нет!
— Но я не могу есть в одиночку, когда мой спутник жареными слюнками вприглядку обедает! — заорал выведенный из терпения Лерметт — все же давешнее раздражение и нынешняя суматошная усталость дали себя знать. — В последний раз спрашиваю, идиот — жрать будешь?!
— Нет, — кротко ответствовал эльф.
У Лерметта просто руки опустились. Он устал, он проголодался — а переступить через себя не мог. И взбрело же клятому эльфу в дурную башку — колом не выбьешь!
Впоследствии Лерметт ругательски себя ругал за сорвавшиеся с уст в запальчивости слова. Иногда он и вовсе не мог понять, как у него и язык-то повернулся. Но тогда и там, на стылой горной тропе, слова эти сказались словно сами собой.
— Знаешь, Эннеари, — холодно произнес он, — по мне, так ты просто моим хлебом брезгуешь.
Эльф вскочил, словно его наотмашь плетью вытянули поперек спины. Лицо его побледнело страшно, вновь сделавшись таким, как после снегового плена. Лерметт осекся.
— Кто бы говорил! — злым ломким голосом выкрикнул Эннеари, развернулся и бросился прочь.
Лерметт тоже вскочил, мгновенно раскаявшись в сказанном. Он уже и открыл было рот, чтобы окликнуть эльфа — догнать его всяко не получится, ишь как ходко поспешает — но тут взгляд принца зацепился за тропу... за тропу, по которой разгневанный Эннеари шагал, не глядя.
— Стой! — крикнул Лерметт страшным сорванным шепотом и бросился вдогон.
Никогда в жизни он так быстро не бегал — да еще по такой неровной тропе! И ведь он почти успел, почти... задыхаясь, летя из последних сил, он почти успел, он догнал Эннеари и ухватил того за шиворот, он почти успел оттащить эльфа... почти успел... ровно настолько, чтобы проклятый камень, обвалившись, не убил Эннеари на месте. Ровно настолько — и ни мгновением больше.
Уже оттаскивая Эннеари, Лерметт понял, что опоздал, что спасти он эльфу сумеет только жизнь. Такое долгое, бесконечно долгое мгновение... нет, раскроить голову камень уже не поспевает, и сломать хребет — тоже... а вот теперь опаздывает уже Лерметт, опаздывает непоправимо... и только мучительный вскрик Эннеари, когда камень всей тяжестью оседает ему на ноги... вскрик — и хлесткая пощечина темноты.
— Это... это я виноват, — вымолвил Лерметт, когда глаза его вновь обрели способность видеть.
— Глупостей не говори, — простонал эльф. — Никто меня злиться не заставлял.
Он замолк и на мгновение прикрыл глаза. Гневная бледность его лица сменилась болезненной белизной.
Что верно, то верно. Никто не заставлял. Однако гнева такого Эннеари не испытывал за всю свою прежнюю жизнь. Он и глаза-то прикрыл, чтобы не смотреть на лицо Лерметта, с которого всякое выражение словно схлынуло. Что ж, как ему будет благоугодно. Эннеари нет никакого дела до Лерметта и его лица. Есть ведь предел, который никому переступать не дозволено. Даже человеку, который спас тебе жизнь. Возможно, именно ему — в особенности.
Оскорбление было невероятным, чудовищным. И словно Лерметту мало было несправедливого упрека, он даже не удосужился вид сделать, что упрекает не постороннего. Не «Арьен», но — «Эннеари». Лерметт припечатал свое невозможное обвинение именем дальней ветви, холодным, словно презрительный плевок врага, остывающий на щеке умирающего. Да нет, не врага... ненависть — штука жаркая, обжигающе жаркая... и обжигающе желанная. Кто сказал, что ненависть ранит? Куда ей до презрительного безразличия!
Эннеари, захваченный собственным гневом, почти не замечал боли в сдавленных ногах и только один раз охнул невольно, когда Лерметт попытался приподнять камень.
— Не трудись, — нехотя промолвил Эннеари. — Тебе меня не вытащить.
— Это... еще... почему? — выдохнул Лерметт, выпрямляясь.
— Потому что ноги в эту сторону не сгибаются, — ровным голосом, стараясь ничем не выдавать своей ярости, произнес Эннеари. — Иначе и камня подымать бы не пришлось. Кстати, тебе его все равно не поднять.
Это Лерметт и сам наверняка понимал. Не мог не понимать. Но и смириться с неизбежным не желал.
— Я и не стану, — ответил принц, оглядываясь по сторонам, точно выискивая что-то. — Если слева подпихнуть в щель немного камней поменьше, можно попытаться его столкнуть.
Решение было не из самых скверных — и уж во всяком случае лучше попробовать спихнуть камень, чем лежать, ощущая, как он все сильнее сдавливает ноги, покуда не сползет вниз окончательно, размозжив то, что под ним, в кровавое пятно. Это вам не сломанные ребра. Такого Эннеари не залечить нипочем. Молод еще, не научился... а теперь уже и не научится. Потому что... потому что он не хочет принять спасение из рук Лерметта еще раз.
