шагом. Эннеари хоть и уверял Лерметта, что эльфы могут подолгу обходиться без сна, равно как и без многого другого, но на самом деле мерное покачивание в седле навеяло на него дремоту. Если бы солнце клонилось к закату, он бы, скорее всего, незаметно для себя уснул. Однако воздух вокруг дышал утренней свежестью. Солнце бойко карабкалось на небосклон все выше и выше. Окрест разливалось стрекотание кузнечиков — поначалу робкое и неуверенное, теперь же быстрое, сухое и жаркое. Оно причудливо перекликалось с топотом копыт упорной Мышки, неутомимо влекущей телегу вослед за Лерметтом и Эннеари. А вот коней, несущих на себе Аркье, Лэккеана и Ниеста, слышно почти не было. Неподседланные же кони ступали и вовсе бесшумно. Принц молчал, погруженный в раздумье, беглая троица тем более не подавала голоса. Не надо прилагать ни малейших усилий, чтобы испытать внезапное одиночество — довольно отвести взгляд чуть в сторону от Лерметта, и вот уже рядом словно бы и нет никого. Только волны короткой густой травы подкатываются под копыта, кузнечики стрекочут, и небесная синева звенит над головой где-то там, недосягаемо высоко...
— Стой! — внезапно произнес Лерметт, натягивая поводья.
— В чем дело? — поинтересовался Эннеари, не без труда отрясая с себя грезы.
— В том, что я идиот, — сообщил Лерметт.
— Именно ты? — уточнил Эннеари.
— Именно я, — отрезал Лерметт. — Тебе простительно — а я обязан был догадаться.
— О чем? — В устах любого другого эти слова прозвучали бы крайне оскорбительно: дескать, ты, Арьен, такой дурень, что с тебя и взятки гладки. Однако Лерметт, невзирая на мимолетность своей человеческой жизни, был настолько богаче жизненным опытом, что Эннеари принял его внутреннее превосходство просто как данность, не затрудняя себя сомнениями и обидами. К тому же он знал, что принц не желает его обидеть, даже и в мыслях подобного намерения не держит — так и стоит ли на друга за случайно брошенное слово сердце нести? И уж тем более незачем это случайное слово сохранять в тайниках памяти, чтобы после, перебирая неприятные воспоминания, исходить желчью на досуге. Там, где нет злонамеренности, нет и места для злопамятности. До чего же славно быть вот так уверенным в ком-то! От скольких ссор и недоразумений эта уверенность избавляет разом!
— Тебе доводилось бывать когда-нибудь на войне? — вопросом на вопрос ответил Лерметт.
Эннеари недоуменно покачал головой.
— Так я и думал, — кивнул Лерметт. — А вот мне довелось. Так что это не ты, а я должен был заранее подумать... балбес несчастный!
— Да при чем тут война? — Нет, положительно, манера Лерметта изъясняться даже гнома с ума сведет.
Лерметт посмотрел на Эннеари серьезно и сосредоточенно.
— При том, что на войне бывают убитые. Арьен, мы везем с собой труп, — напомнил он. — И дороги нам трое суток. По летней жаре. Ты убил вывертня ввечеру, и ночь была прохладной — но дальше нам на прохладу рассчитывать не придется.
Эннеари беззвучно присвистнул.
— И ведь мне приходилось раньше иметь дело с мертвецами! — Лерметт возмущенно пристукнул себя кулаком по бедру. — Одним словом, далеко мы на этакий манер не уедем. Нужно сперва срочно придумать, что нам делать с этим покойником. А не то так хоть назад возвращайся.
— Только не это! — Эннеари мигом представилось их предположительное возвращение — в таких головокружительных подробностях, что он едва не взвыл. — К тому же возвращение нам ничего не даст. Это сюда мы ехали ночью — а обратно будем добираться по солнцепеку. Сам понимаешь, что мы до Луговины довезем и как нам местные жители обрадуются.
— Тогда давай думать. — Лерметт бросил поводья на луку седла и сцепил пальцы: очевидно, это помогало ему думать.
Эннеари последовал его примеру, но ничего дельного измыслить не мог. В голову, как нарочно, лезла всякая посторонняя ерунда. Ему даже сосредоточиться толком не удалось — где уж там надумать хоть что-то путное! А ведь, казалось бы, чем не идеальные условия для размышлений — тишина, покой... думай себе всласть. Ничто не прерывает упорных раздумий. Даже Белогривый не фыркает на весь перевал, не лезет с поучениями, а стоит себе под всадником смирнехонько и помалкивает. Правда, судя по виду Лерметта, долгожданная мысль о том, что наглая четвероногая скотина знает все-таки не все на свете, на сей раз не приносила чаемого удовольствия. Лерметт, как и сам Эннеари, явно нуждался в совете — из чьих бы уст он ни исходил.
— Ну что, надумал? — поинтересовался Лерметт.
Эннеари покачал головой.
— Я тоже, — вздохнул принц. — Нет, но надо же мне было так опростоволоситься! И почему я не догадался расспросить, не найдется ли в деревне кроме телеги еще и гроб?
— Потому что тебе и без того было о чем беспокоиться, — усмехнулся эльф. — Вы, люди, создания возвышенные и мудрые — где уж нам, остроухим, с вами тягаться! — но на такие высоты мысли даже и человеку претендовать не стоит. Довольно с тебя и того, что ты вывертня распознал во мгновение ока. Хотя, конечно, гроб — это мысль...
— Донельзя глупая, — подхватил Лерметт. — Нам его не смастерить, и не надейся. Не моей ведь зубочисткой деревья валить. А уж на доски их раскалывать без топора и думать нечего. Даже если у твоих подопечных ножи получше...
— Если у них и вообще есть при себе ножи, — поправил Эннеари.
— Тем более. Может, какой похоронных дел мастер и сумел бы... но что-то мне сомнительно, чтобы тебя обучали сооружать гробы в походных условиях.
Эннеари энергично затряс головой.
— А тебя чему обучали в походных условиях? — осведомился он.
— Частичному бальзамированию, — скривился Лерметт. — Полотно травами пропитать и покойника обмотать... да всех наших тряпок на такое дело не хватит!
— Ради того, чтобы этот мерзавец не смердел, я бы согласился и нагишом походить, — ухмыльнулся Эннеари, — вот только нам это ничем не поможет. Нужных трав здесь и половины днем с огнем не сыщешь.
— А ты его как-нибудь заколдовать не можешь? — помолчав, осведомился Лерметт.
— Ты с ума сошел?! — Эннеари аж задохнулся от возмущения. — Применять эльфийские чары исцеления к мертвому! Да это... это...
— Остынь, — махнул рукой Лерметт. — Этого я у тебя, между прочим, и не просил. Насколько мне известно, от смерти не лечат.
— Разве что неупокоенных мертвецов создают, — буркнул Эннеари, все еще обозленный.
— Ах, вот как их создают? — прищурился Лерметт. — А я и не знал.
Только ехидный огонек в его прищуре помешал Эннеари дать принцу тумака. Может, оно и не вполне по-эльфийски, зато правильно.
— По-твоему, эльфы способны творить ходячих покойников? — на всякий случай уточнил Эннеари — гораздо миролюбивее, чем ожидал от себя.
— Остынь, — повторил Лерметт. — Ничего я такого не думаю. Просто у меня не ко времени язык развязался. Очень уж захотелось подразнить тебя малость. Нет. Исцелять покойничка мне и в голову не приходило. У меня совсем другое было на уме.
— И это ты называешь умом? — вскинул брови Эннеари. — Ну-ну. И что же ты, позволь спросить, надумал?
— Не исцелять мертвеца, — повторил на всякий случай Лерметт, — а просто чары на него наложить. Такие... которые от тления предохраняют. Вроде как на дорожный съестной припас, чтобы не портился.
— Эльфы не питаются дохлыми магами, — чопорно сообщил Эннеари.
В ответ Лерметт не сказал ни слова — просто воззрился с нехорошей задумчивостью во взоре... почти с такой же, какая наполняла взгляд самого Эннеари пару мгновений назад.
— У нас нет никаких чар для сохранения еды, — торопливо промолвил эльф. — Нам они, по правде говоря, ни к чему. Плоды ли собирать, охотиться... ни один эльф никогда без еды не останется. И мы можем
