с цепи сорвалось, да не поодиночке, а разом.
Он опустился в соседнее кресло, снял корону и неосознанным привычным жестом повесил ее на подлокотник. Лицо его вновь сделалось серьезным... Свет и Тьма — да что же такое он на себя взвалил? Сколько и вообще может взвалить на себя человек и не сломаться?
Это смотря какой человек.
— Я уж как твоего Белогривого гнал, — глухо молвил Лерметт, не подымая головы, — а отца едва в живых застал. Если это можно так назвать. Ему дня за два до того умереть полагалось. На одной только воле и дотянул. Меня дождаться... и тогда только...
Арьен не посмел перевести дыхание. Комок воздуха застрял в груди. По крайней мере, проститься с отцом Лерметт успел. Теперь понятно, в кого он такой удался. Покойся с миром, король Риенн — ты сумел заставить себя дождаться сына. И передать королевство в надежные руки ты тоже сумел. Что застал бы в Найлиссе Лерметт, умри ты за два дня до его возвращения — сумятицу? Заговор?
— Хорошо еще, что Селти действовал в одиночку, — добавил Лерметт. — Никаких сообщников по сговору, ничего. Иначе совсем бы скверно вышло.
Куда уж хуже — начинать новое царствование с расследования заговора... а значит, и с расправы над заговорщиками. Хотя бы от этого судьба Лерметта уберегла.
— Только-только похороны окончились — тут же из степи вести: умер великий аргин. Это...
— Я знаю, кто такой великий аргин, — нетерпеливо перебил Эннеари.
Теперь знаю. Я этот год тоже недаром потратил. Я теперь много чего знаю. И про великого аргина в том числе. Умер великий аргин, пора избирать нового... значит... значит — война?! Война со степью? Но Найлисс вовсе не выглядит, как страна, воевавшая меньше года назад. Даже если тяжкая туша войны не успела доползти до этих мест — все равно. И не в разрушениях и жертвах дело... не только в них. Даже на самые дальние от поля боя, самые мирные поселения война неумолимо накладывает свой отпечаток — иной раз почти неуловимый, но несомненный. А над Найлиссом ее длань не отяготела. Эннеари, как ни бейся, не в силах уловить ее недавнего дыхания.
Лицо Лерметта озарилось внезапной улыбкой — такой усталой, что она казалась беспомощной.
— Сам ведь знаешь, у них в степи традиция — каждый новый великий аргин должен Заречье воевать. Но тут мне повезло. Прошлую войну они не в свой черед затеяли. Великий аргин был еще жив. Сами они, получается, традицию нарушили... остается похоронить ее поглубже, чтоб не выползла. Я над этим с первого своего посольства работал, еще с четырнадцати лет... и все равно, если бы не Сейгден, не сказано, что сумел бы.
О Свет и Тьма — Лерметт, да от тебя с ума сойти впору! Похоронить многовековую традицию, обильно политую кровью, освященную десятками столетий... но как? Люди меняются быстро, а вот их традиции, напротив, держатся крепко. Чтобы схоронить одну традицию, нужно подыскать другую взамен. Чем, во имя всего мироздания, ты сумел ее заменить?
— Кто такой Сейгден? — машинально спросил пораженный Эннеари совсем не о том, о чем собирался.
— Король Сулана, — ответил Лерметт. — Очень дельный, знаешь ли. Такой... ну, да ты его вскорости сам увидишь, незачем и рассказывать. Главное, без него бы мне не вытянуть. Я — что, на троне без году неделя... а вот его слово для Восьми Королевств многое значит. Он меня крепко поддержал. Я по степи мотался, а он тем временем шестерых королей уговаривал.
Да. Человек, способный уговорить разом шестерых королей — это вам не кто-нибудь. На такого стоит поглядеть.
— Сам не знаю, как нам удалось. У меня к осени просто в голове темно было от усталости.
— Да что вам удалось? — не выдержал Эннеари.
Лерметт вновь улыбнулся все той же беззащитной улыбкой.
— Мне — уверить степь, что раз война была начата не в свой черед и проиграна, воля Богов от нее отнята, и теперь избрание нового великого аргина следует встречать не войной, а мирными ристаниями. Всеобщими. Что поражение в той войне было знамением, и война Богам теперь не угодна, что они и явили явственно... тьфу!
Так. Заменить войну массовым турниром... Лерметт, кто рехнулся — ты или вся вселенная?
— А Сейгдену — выжать согласие на эту авантюру из остальных шестерых королей. И еще неизвестно на самом деле, которому из нас труднее пришлось.
Воистину так. Ох, Лериме — ты все-таки не меняешься. Ну, что бы ты стал делать, не поддержи тебя властитель Сулана? Напополам бы разорвался — одна половинка по степи скачет, а другая по всем восьми королевствам с визитами разъезжает?
— Но турнир мы вместе с ним устраивали, — продолжал Лерметт. — Всех уговорить — это ведь еще полдела. Надо все так рассчитать, чтобы в конечном итоге никто верх не взял.
О да. Довольно степнякам проиграть — и кровь бросится им в голову: дескать, на позор нас позвали, для посмешки. Довольно выиграть — и они возомнят, что заречные жители слабаки. В обоих случаях... да. Лериме, я даже думать не хочу, каких трудов вам обоим стоило правильно подобрать бойцов, чтобы исход турнира был предрешен, да вдобавок ни одна из сторон ничего не заподозрила. Как вы только оба еще живы и притом в своем уме... впрочем, вот за это никто бы не поручился. Человек в своем уме после такого немыслимого напряжения год бы отдыхал, ничего не делая — а ты, судя по всему, даже и не присел. Это ведь не весь твой рассказ, а только вступление, так? Не сказка, а присказка. Немудрено, что у тебя глаза темным обвело и щеки запали — скорей уж странно, что у тебя еще остались хоть какие-то щеки.
— Ну, а когда турнир закончился, и никто ни на кого войной не двинулся... — Лерметт хрустнул пальцами. — Если бы война все-таки состоялась, я бы ничего не смог. А раз удалось покончить миром, можно и за дело приниматься.
Вот оно. Наконец-то.
Арьен весь обратился в слух.
— Если вдуматься, мне просто посчастливилось, — задумчиво, словно припоминая что-то, произнес Лерметт. — Я и вообще везучий.
Темные круги вокруг глаз. И сами глаза — усталые, почти без блеска. Нервное похрустывание пальцев — год назад его и в помине не было. Везучий. Нет, ну кто бы говорил!
— С нынешним великим аргином у нас еще в первый мой приезд отношения наладились на диво спокойные. Он и вообще спокойный такой человек... для степняка, конечно. То, что именно его избрали — верх удачи. Не знаю, что бы я стал делать, окажись на его месте кто другой.
Что ж, будем считать это удачей. Тебе виднее.
— Мне и с ним нелегко придется, — вздохнул Лерметт. — А ведь именно он, Аннехара, меня на мысль и натолкнул.
Он помолчал немного.
— Я тогда еще не до конца понял, что это значит. Уж не знаю, чем я Аннехаре по душе пришелся... сопляк сопляком, ничего особенного. Но как-то он сразу меня под свое стремя поставил — ну, так в степи говорят, если...
— Если кто-то считает своим долгом объяснить тебе, как устроено мироздание и зачем ты в нем, и объясняет до тех пор, пока ты облысеешь, как папаша Госс, — невинно вставил Арьен.
Лерметт расхохотался.
— Похоже, — признал он. — Аннехаре тогда лет сорок пять было. Почему он вдруг решил, что учить заречного щенка уму-разуму станет именно он, для меня загадка — ну, да меня ленивый разве учить не примется. Он мне тогда много всякого рассказывал — про жизнь в степи, про обычаи, про свою молодость. И среди прочего припомнил, как женился в первый раз. Наверное, потому, что он тогда хорошо если на год был меня старше. Всегда приятно сказать юнцу: «А вот мы в твои годы»... Так вот, он в мои годы собирал невесте цветы на свадебный пояс. Амару он собирал, понимаешь?
— Нет, — честно признался Эннеари.
— В дальней степи, — уточнил Лерметт.
— Все равно не понимаю.
— Верно, ты же там не был, — кивнул Лерметт. — Хотя все равно в голове не укладывается, чтобы
