эльф — и вдруг что-то про цветы и травы не знал. Аннехара, между прочим, тоже не понял — а ведь он там всю жизнь прожил. Понимаешь, я ведь побывал в дальней степи — и в ней нет ни единого цветочка амары. И в срединной тоже. Вот возле реки, в ближней степи, амары этой полным-полно, вся земля в черно-желтую полоску, аж в глазах рябит. А в дальней — ну хоть бы один стебелек.
Эннеари напрягся. Теперь он понимал, куда клонит его друг. Если какая-то травка мирно росла себе из года в год на одном и том же месте и вдруг оттуда исчезла, это что-нибудь да значит. А если травка эта сохранилась только возле реки...
— Эта твоя амара, — спросил он голосом ломким и прозрачным, — ей очень вода нужна?
Лерметт невесело усмехнулся.
— Из всех степных трав, сколько их есть на этом свете, амара — самая влаголюбивая, — подчеркнуто произнес он.
— Давно она исчезла из дальней степи? — отрывисто спросил Эннеари.
— Точно не скажу, но за последние лет пятнадцать могу поручиться, — незамедлительно ответил Лерметт.
— Может, все-таки... — Эннеари призадумался.
— Я тоже надеялся, что «все-таки», — сухо фыркнул Лерметт. — А чтобы удостовериться, съездил к морю. Вот как только турнир окончился, сразу же и поехал.
— А море тут при чем? — удивился Эннеари.
— В рыболовных портах побывал, — продолжал Лерметт как ни в чем не бывало. — На улов посмотрел, с рыбаками поговорил, легенд наслушался, архивы поворошил. Кое-где в ратушах замечательно полные архивы попадаются. Ну, все и встало на свои места.
Он задумчиво тронул корону, и она закачалась на подлокотнике.
— Ты спрашивал, при чем здесь море? — вздохнул он. — Какое отношение имеет улов трески и тунца к степным цветочкам?
Нет, Эннеари уже не спрашивал — ибо начинал понимать. У него спина захолодела от ужаса.
— Меняются морские течения, — очень обыденно пояснил Лерметт. — Это бывает. Очень редко, правда, даже по вашим меркам редко, но все-таки бывает. Там, где раньше было течение, теперь ничего нет. А с течением меняется и ветер. Прежние ветры уже не приносят в степь достаточно воды, чтобы там цвела амара. Да и самих прежних ветров почитай, что уже нет.
— Засуха, — деревянными губами еле выговорил Эннеари.
Лерметт кивнул.
— И какая! Не на годы — на века. Я когда все воедино свел, мигом помчался в Арамейль.
Так вот оно что!
— Понимаю, — тихо сказал Арьен. — Гномы в степи бывают страшно редко, да и кто бы им стал про цветочки рассказывать. Ничего бы они не заметили. Да и моря они не любят. Нас в степи и подавно с незапамятных времен не видывали. А сами степняки наверняка заметили — но вот понять, что на сей раз засуха пришла не просто надолго, а... словом, некому разобраться было. Понимаю. Такое наблюдение стоит цепи почетного доктора Арамейля.
— Такое наблюдение ничего не стоит, — свирепо отрезал Лерметт. — В Арамейле, знаешь ли, тоже не дураки сидят. Но там решили, что раз уж у нас еще есть в запасе около тридцати лет, я вполне могу успеть... если постараюсь, ясное дело. И если очень повезет.
— Успеть — что? — оторопел Эннеари.
— Остановить засуху, конечно, — прежним будничным тоном отозвался Лерметт. — Арьен, поверь, у нас нет другого выхода — просто нет. И у вас тоже. Затем я тебя и хотел позвать.
— Тогда объясни подробнее, — взмолился Эннеари. — Ты об этом не первый год размышляешь, но для меня-то все это внове. У степняков, и точно, нет выхода — но у вас-то почему его нет? И уж тем более у нас?
— Что правда, то правда, — язвительно откликнулся Лерметт. — Долины эльфов никакой суховей не коснется. О Пограничные Горы любой ветер разбивается. А ты головой подумай, Арьен! Шесть веков тому назад на государства Заречья степь погнала засуха — которая длилась, между прочим, всего четыре года. Года, Арьен, а не века! Но ей этого хватило, чтобы изглодать степняков до костей. Черта с два лучник Илнет сумел бы закончить войну, не прекратись засуха. Победа там или не победа — степняки продолжала бы двигаться за реку. Пока не полегли бы все до единого — или пока от нас бы никого не осталось.
Он на мгновение примолк, переводя дыхание.
— А сейчас нашествие повторится — в таком жутком виде, что тогдашний завоеватель от ужаса взвоет в своей могиле. Все эти века степь воевала с нами почти понарошку, традиции ради. Через двадцать лет дело пойдет всерьез. Жизнь — это ведь очень даже всерьез, правда? Вся степь, вся до последнего человека, Арьен, до последнего младенца... и я даже думать не хочу, что останется от Восьми Королевств. В любом случае того, что останется, хватит ненадолго.
— Почему? — сдавленно спросил Эннеари.
— Да потому, что скотоводы не умеют пахать! Эта земля, если за ней не ухаживать, не даст ничего. Разве что Сулан с его лугами, да и то едва ли. Это ведь не дикие луга. Но даже если степняки вдруг научатся работать на земле... это всего лишь отсрочка. — Лицо Лерметта было исполнено мрачной решимости, словно он сам был степняком, которому предстояло разобраться в устройстве плуга. — Когда степь окончательно станет пустыней — по вашим понятиям, довольно скоро — река не удержит ее. Тем более с такими горе-земледельцами... никак не удержит.
— А-а! — выдохнул Эннеари.
— Начинаешь понимать? — горько усмехнулся Лерметт. — Уйти от пустыни не удалось, она настигает... а за горами такая благодатная земля, которой все нипочем. Совсем рядом, рукой подать — только перейти через перевал, и вот она! Эльфов там не так уж и много, да вдобавок они заелись, эти стервецы остроухие — а здесь детишки с голоду пухнут. Продолжать?
Эннеари стиснул зубы.
— Ни у кого нет выхода, — резко подытожил Лерметт. — Только у степи его нет почти сейчас, у нас — завтра, а у вас — послезавтра. Время, Арьен, время! Всего да ничего, считанные месяцы — если сейчас не начать, так и будет. А я не хочу видеть под конец жизни, как Найлисс заполыхает оттого, что тысячам тысяч людей нечего есть! И умирать, зная, что пепел Долины эльфов осыплется на мою могилу, тоже не желаю.
— Ты знаешь выход? — осведомился Эннеари.
— Да, — коротко ответил Лерметт.
Он снова до хруста заломил пальцы.
— Если очень повезет, можно успеть. Ты мне для этого и нужен. Без вашей помощи ничего не выйдет. Хорошо хоть, ты и сам все понимаешь — ни просить, ни молить не надо. А ведь мне еще такую уйму народу уламывать придется. Умолять их сделать то, что им самим нужно до зарезу — в голове не укладывается!
Лерметт обратил на Эннеари тихий серьезный взгляд.
— Знаешь, — молвил он, — ты мне очень нужен. Я никогда прежде смерти не боялся, не боюсь и сейчас. Но я боюсь умереть раньше, чем успею сделать все, что нужно. По крайности, ты присмотришь, если я...
— Сам присмотришь, — рявкнул Эннеари.
— Как получится, — возразил Лерметт. — Ну почему мы, люди, так мало живем? Мне сейчас и трех жизней недостаточно. Пять бы... тогда, может, и успел бы сделать все, как надо.
А вот затем я сюда и приехал, с веселой злостью подумал Эннеари. Но тебе я об этом не скажу. Пока не скажу. Незачем тебе до поры об этом знать.
Первое утро во дворце оказалось совсем не таким, как Эннеари ожидал — особенно после того, как узрел воочию проникновенную красоту Найлисса. Такую красоту способны сотворить лишь создания возвышенные, утонченные — это же ясней ясного. Люди, одним словом. Пусть даже и вместе с гномами, но Найлисс строили люди, и возвышенность их натуры проявила себя как нельзя более явственно — и захочешь забыть о ней, так не сможешь. А существа возвышенные, как известно, отличаются
