Устроено на совесть, не сомневайся. Как бы город ни прирастал, а садов никакая застройка не коснется. Никогда.
— А дворцовый парк... — Лэккеан замялся. — Он что... тоже?
— Конечно, — подтвердил Лерметт. — Сам подумай, если все это под огороды вскопать, сколько человек эта красота прокормит.
— Но ты же сам говоришь, — не успокаивался Лоайре, — если город вырастет сильнее...
— Разве что самую малость, — покачал головой Лерметт. — Он уже и не растет почти. Еще немного, и в него не втиснуться будет, как взрослому в детский сапожок — а кому такая жизнь нужна? Для того, чтобы получать от Найлисса все прелести столичной жизни и отдавать ему свой труд, вовсе не обязательно в нем жить. И чтобы воспользоваться в случае беды защитой его стен — тоже. Сейчас прирастают маленькие городки вдоль Найлисской дороги — того и гляди, сольются в этакую единую ленту. Ну, и предместья, конечно.
— Такие, как Гусинка? — сообразил Лоайре.
— Ну, нет, — засмеялся Лерметт. — Только не такие, как Гусинка. Она едва ли не постарше Найлисса будет. Это случай особый. После как-нибудь расскажу.
— А почему после? — разочарованно спросил Лэккеан.
— Потому что мы уже почти приехали, — безмятежно ответствовал Лерметт. — Сейчас вон по той тропинке свернем, и сразу будет дворец.
Если бы Эннеари в эту минуту спросили, каким ему виделся дворец, он ответил бы, не задумываясь, одним-единственным словом — соразмерным. Когда Эннеари спешился возле самого дворца, забросив поводья на луку седла, в голове у него шумело и сверкало — судя по ошалелым взглядам остальных эльфов, не у него одного. Он уже не мог толком понять, что именно создает подобное впечатление — собственная ли прелесть камня, резьба ли на нем, удивительно точно найденный ритм расположения стрельчатых окон, арок и прочих зодческих измышлений с неведомыми ему названиями, а то и вовсе четкие синие тени ветвей, прочертившие стены на свой, особый лад — но вот само это ощущение стройной соразмерности, неуловимое, как тающее облако, снизошло на него уверенно и спокойно. Оно пребывало во всем — даже в очертании дворцовых ступенек... ступенек, на которых уже поджидала вновь прибывших очень и очень Арьену знакомая фигура.
— Илмерран! — радостно ахнула где-то у него за спиной Илери.
— Мы вовремя? — весело осведомился Лерметт, спрыгивая с седла.
— Как нельзя более, — степенно кивнул гном. — Впрочем, я в тебе и не сомневался.
— А во мне? — нахально поинтересовался Арьен, соскакивая прямо на нижнюю ступеньку. Сердце его так и летело гному навстречу, руки так и тянулись схватить Илмеррана в охапку, поднять, закружить — как же он, оказывается, стосковался по этому неумолимому зануде! — а вот слов, должных слов почему-то не было... может, оттого, что в глубине души Арьен лишь несмело надеялся, но никак не ожидал, что Илмерран Лерметта окажется тем самым?
— Как сказать, — мудро уклонился от ответа гном, окидывая его испытующим взглядом с ног до головы. — А вырос-то как, вытянулся, — заключил Илмерран, неодобрительно задрав растопыренную бороду.
— Вот еще! — фыркнул Эннеари, пригибаясь и демонстративно подставляя шею. — Каким был, таким и остался.
Илмерран не смог сдержать ухмылки.
— Эдайг, — прогудел он, награждая Арьена символическим подзатыльником.
— Ну, нахалом я всегда был, — успокоенно заметил Эннеари, выпрямляясь. — Это не новость.
Конечно, Эннеари еще дома всем все объяснил: посол — это тот, кто в гостях у медведей тоже ест тухлятину, да еще и нахваливает. Одним словом, если что по нраву и не придется — не привередничать. Чтобы никакого нытья, капризов, язвительных замечаний и прочих попреков. А если совсем уж невтерпеж — все равно стерпеть, стиснуть зубы, навесить на лицо улыбку, а после Эннеари с глазу на глаз пожаловаться: он потихоньку все уладит. Ясно?
И все-таки, когда участники посольства под водительством русоволосого быстроглазого пажа один за другим входили в предназначенные для них покои, дыхание Арьена невольно участилось, а шаг, наоборот, замедлился: что, если вот сейчас, вот прямо сейчас высунется из дверей недовольная рожа и начнет честить гостеприимного хозяина — мол, то не этак и это не так?
Рожа из дверей высунулась. Такого восторга на лице молчуна Ниеста Эннеари еще не видывал.
— Вот это... вот это да! — ошалело сообщила рожа и скрылась.
Из комнаты Илери послышался совершенно девчоночий вскрик восхищения.
Арьена потихоньку начало разбирать любопытство: да что же за апартаменты приготовили во дворце, если и Ниест, и Илери — такие разные! — не могут сдержать восторга.
— А вот это твоя комната, — молвил Лерметт, открывая перед Арьеном дверь. — Входи же.
Арьен окинул комнату быстрым взглядом и едва не рассмеялся. Нет, ну что он себе напридумывал? Чтобы человек, пусть даже и такой, как Лерметт, сумел убрать комнату на эльфийский лад, руководствуясь одними лишь советами гнома, пусть даже и Илмеррана... нет, Лерметт и не пытался. Да и времени у него не было. Хотя он и начал готовить эти покои год назад в надежде залучить Арьена с друзьями в гости — все равно не было. Чтобы создать настоящее эльфийское убранство покоев, а не жалостное подобие, на которое и смотреть-то неловко, человеку полжизни потратить придется, да и то не сказано, что научится. Так и стоит ли тратить время на такие глупости?
Правильно Лерметт сделал, что и не пробовал.
Очень человеческая комната. Более того — очень дворцовая: одни уже окна, к примеру, чего стоят! Какой нежный и веселый свет струится через цветные стекла витража — просто сердце тает. Вот только витражный переплет сделан не из свинца, как это обычно водится. Не в свинец забраны цветные стекла, а в несокрушимую темную бронзу, и не переплет это вовсе, а решетка оконная — поди, выломай, коли охота вспала! Через такую решетку никто снаружи не ворвется. А тут еще и скользящие ставни — не снаружи, изнутри! — способные в два счета превратить эти восхитительные покои в неприступную крепость.
Очень человеческая комната. Очень дворцовая. Невероятно красивая.
Ай да Лерметт!
— Нравится? — поинтересовался король, вручая Арьену ключ.
— Нравится-нравится, — рассеянно отозвался Эннеари, принимая ключ от комнаты. Неуловимо быстрым движением он оказался возле двери, запер ее на два оборота ключа и опустил его в свой привесной кошель.
— А теперь рассказывай, — потребовал Арьен, располагаясь в кресле.
Лерметт удивленно взметнул ресницы.
— Лериме, — с опасной задушевностью в голосе произнес Эннеари, — ты мне только голову не морочь. Дескать, устал с дороги, оттого и вид у тебя такой. Я, знаешь ли, и сам едва из седла. Вот только твоя дорога подлиннее моей будет. Этак в год длиной, не меньше.
Лерметт не то коротко рассмеялся, не то просто резко выдохнул, и провел рукой по лицу снизу вверх. Движение это было растерянным и вместе с тем усталым — настолько усталым, что Арьен лишь с превеликим трудом удержал вскипающий в нем гнев.
— Ты же сам сказал, — настаивал он, — что приехал я вовремя. Значит, я тебе нужен. Тебе нужна моя помощь, верно?
На сей раз Лерметт усмехнулся вполне явственно.
— Что ж, можно и так сказать, — кивнул он. — Почти. На самом деле это звучит несколько по- другому. «Помоги им, чтобы помочь мне, потому что иначе ты и сам себе помочь не сможешь». Вот так будет правильно.
— Рассказывай, — вновь потребовал Арьен, с наслаждением стягивая сапожки и забираясь в кресло с ногами. — Прямо сейчас. Чем раньше, тем лучше. Незачем откладывать на потом.
— Потом, — неожиданно ухмыльнулся Лерметт совершенно на прежний лад, — это такая странная штука, которой не бывает, если не позаботиться о ней сейчас. Собственно, для этого ты мне и нужен. И дорога эта не в год длиной, а куда как побольше. Хотя последний год, конечно, такой выдался... все словно
