совершенного неправдоподобия — например, одна из них гласила, что кроме ума и душевного изящества, от претендента требуется сущая мелочь — поднять боевой топор госпожи ректора и удержать его на вытянутой руке. Раньше Лерметт в подобные слухи не верил — зато теперь, глядя на преклонившего колено пирата, поверил вполне... как и в то, что Патря топор удержал.
— Илмерран, мальчик мой, — улыбнулась госпожа Алмеррайде, — будь добр, обернись... ну, хотя бы налево и посмотри, что там.
— Лестница дворцовая, — недоуменно просипел Илмерран.
— Илмерран, мальчик мой, — все так же ласково произнесла госпожа Алмеррайде, — будь добр, посмотри, сколько в ней ступенек.
— Двадцать восемь, — не оборачиваясь, сообщил гном со все возрастающим недоумением.
— Илмерран, мальчик мой, — еще более ласково произнесла госпожа Алмеррайде, — я просто не понимаю, в кого ты уродился такой недогадливый.
Устоять пред искушением Лерметт не смог.
— Госпожа Мерани имеет в виду, Илмерран-рей, — прошептал он на ухо гному, — что ты еще слишком маленький, чтобы подглядывать, как бабушка целуется.
— Действительно, — кивнула госпожа ректор, чей натренированный слух позволял ей услышать, как подсказывают незадачливому студенту, даже если это происходит в соседнем помещении.
Илмерран поспешно повернулся лицом к лестнице, да так и застыл. И, пока госпожа Мерани и бывший пират обменивались прощальным поцелуем, даже не шелохнулся. Вот только лицо его медленно заливалось краской — сначала почему-то края нижней челюсти возле ушей, потом лоб, и только потом щеки. Даже борода его, казалось, и та слегка порозовела. Когда вослед всему остальному заполыхали уши, Лерметт благоговейно затаил дыхание. Такого он еще никогда не видел... да нет, куда там — такого и вообще еще никто и никогда не видел!
— Мы еще увидимся? — хрипло прошептал Одноглазый Патря.
— Вообще-то теперь у меня, твоими заботами, и без тебя есть кому мебель грызть, — невинно заметила Мерани, ласково погладив щенка. — Но, если вдуматься, вот уже три года как никто не пел серенады под моим окном — не говоря уже о том, чтобы попытаться в него залезть. А все уважение к особе ректора, будь оно неладно!
Патря густо захохотал. Госпожа Мерани тоже засмеялась в ответ, выпрямилась, перехватила щенка поудобнее и неожиданно свистнула так резко и пронзительно, как и сам Патря навряд ли сумел бы. Мигом очнувшийся возница заорал: «Н-но-о-оо!» — карета сорвалась с места и понеслась прочь. Госпожа Мерани так и осталась стоять на приступке кареты, держась левой рукой, а правой прижимая к себе своего личного четвероногого Пирата.
Только теперь Илмерран позволил себе повернуться.
— Какая женщина — три шторма и один абордаж! — восхищенно выдохнул Патря. — Нет, но какая женщина!
Илмерран подумал немного и вновь, к тайному восторгу Лерметта, повернулся к лестнице.
Глава 6
Полет стрелы
С точки зрения его величества Иргитера, Найлисс — прескучный городишко. И не он один. Мир в последнее время стал и вообще удивительно скучным местом. Впрочем, вероятнее всего, таким он всегда и был, просто Териан этого раньше не замечал. Когда ребенок становится взрослым, вчерашние игрушки не вызывают у него ничего, кроме брезгливой скуки. Каким же, однако, ребячливым надо быть, чтобы задыхаться от восторга, совершив всего-навсего кражу! Ну, ожерелье, ну, священное... ну и что, собственно? Подумаешь, подвиг — отвлечь внимание напыщенного богодуя светской беседой! Брали-то ожерелье все равно не они, а Териан — легко, просто и буднично, как собственный башмак, стоящий у кровати. Оказывается, нет никакой разницы, что красть — недельное жалование у другого, такого же, как и ты, пажа, медальон с локоном возлюбленной, никому, кроме влюбленного обалдуя, не нужный, или предмет поклонения целой страны. Териан так надеялся если и не на трепет, то хотя бы на легкое возбуждение... ничего. Как есть ничего. Сотоварищи Териана обмирали от восторга, а сам он лишь пожимал презрительно плечами. Ожерелье похищено — а мир так и остался серым, выцветшим и скукоженным. Это он нарочно. Уж наверняка этот дурацкий мир создавали женщины — потому что он тоже не любит Териана, вот и издевается исподтишка. Присыпался серой пылью, дразнит Териана, притворяется... как будто Териан не знает, каков мир изнутри — там, где жаркий запах, темное биение и последняя судорога... там, где все яркое и одинаковое... где ничто не притворяется... но и эта яркость тоже притворство, ведь она всегда одна и та же. Ни разу еще Териан не видел синей крови или зеленого сердца. Это все нарочно. Чему так радуются эти ослы? Можно подумать, эта фиолетовая побрякушка и впрямь что-то значит.
Внезапно девицы загалдели — и с чего, спрашивается? Что они там такого увидели возле пруда... а, нет, и впрямь увидели! Вот она, ее высочество Шеррин... ну что же, тем проще. Быстрее и не так докучно. Не нужно терять время на якобы случайный визит в покои ее адейнского высочества. Не нужно глядеть на ее жалких служанок. Просто подойти и завести с ней разговор. И показать ожерелье. Какая женщина откажется взять драгоценность в руки, чтобы рассмотреть ее получше? А потом дело сделано. Любой маг, пытаясь найти ожерелье с помощью заклятий, первым делом почует не саму побрякушку, а тех, кто ее касался — иди потом, доказывай, твое высочество, что нет на тебе вины! Подозрение-то в любом случае останется. Вот потому-то Шеррин и не побежит, подбирая юбки, доносить богодуям на похитителей. Тем более, что и не докажет она ничего. Ее слово против слова стольких свидетелей, которые так старались отговорить ее, вернуть украденное... да кто ей поверит? Они же там нищие совсем в этой Адейне... вот и польстилась глупая девчонка на побрякушку! Риэрн — страна богатая, его величество Иргитер денег на своих придворных не жалеет... да кому из них могла понадобиться такая жалкая малость, как аметистовое ожерелье! Териан еще в бытность свою пажом мог таких хоть сотню купить, а уж теперь и подавно — не то, что адейнская нищенка в прабабкиных обносках! Кому, как не ей могла прийти охота украсть ожерелье? И кому, как не ей, знать, чем для нее окончится попытка донести. Она промолчит, а значит, станет соучастницей — и преступная тайна окончательно предаст девчонку в руки Риэрна... все-таки его величество — замечательный стратег. Его замыслы хотя бы на время способны отогнать скуку. Особенно когда за их исполнение берется Териан. Все остальные — просто раззолоченная шваль. Егеря и загонщики, которые необходимы каждому подлинному охотнику. Собаки с крепкой хваткой, не более. И лишь когда загонщики изнемогут, когда собаки изойдут лаем, настанет его черед.
Тем более что лаять и гнать дичь они все-таки умеют. Натасканы неплохо. Сначала надо поднять дичь — и с этим фрейлины справляются, как подобает. Их слащавые издевки кого угодно до обморока доведут... и отлично, пусть отрабатывают свою сахарную косточку — не хватало еще, чтобы охотник вместо собак сам лаял! А теперь, когда дичь вспугнута, за дело берутся загонщики — не дать Шеррин уйти, окружить ее, оттеснить к пруду... как все-таки эта адейнская замарашка дурна собой! Короткие ноги, почти безбровое лицо с коротенькими жалкими ресничками... брр! Но головенку держит хорошо, кверху держит — будто ей есть чем гордиться. Ну-ну. До сих пор Териан ни разу не видел ее вблизи — а увидев, испытал почти разочарование: так это и есть обещанная его величеством награда? Одна слава, что будущая королева, а видимости никакой. Еще и притворщица к тому же: голосишко спокойный, ровный... а на самом деле в ней каждая поджилка трясется! Пожалуй, это все же занятно.
О да, занятно, и еще как! Загонщики сделали свое дело. Вот он, ее страх! Страх, ненависть, отчаяние — прикрытые внешним спокойствием, словно разгоряченная плоть кокетливой одеждой, и оттого соблазнительные вдвойне. Его величество прав, как всегда — и Териану он предложил крайне соблазнительную награду. Пусть Шеррин и дурна собой, зато ее страх прекрасен, а от ее ненависти томление разливается по всему телу, и дыхание становится коротким и прерывистым. А как хороша ее обреченность — свежая, только что осознанная... старая, настоявшаяся, хорошо выдержанная обреченность пьянит, как крепкое старое вино — а вот обреченность свежая кружит голову, как вино молодое. Вот оно, внятное Териану, жаркое, как запах боли, как запах крика... нет, награда и впрямь
