Бывают же такие насквозь несчастливые дня, когда все валится из рук, все ожидания оказываются обманутыми и все замыслы разбиваются вдребезги, словно чаша в руках пропойцы. Неважно, чего Лерметт ждал от нынешнего заседания совета и на что надеялся, все пошло вверх дном почти с самого начала. То ли накопившаяся усталость сыграла дурную шутку, то ли дала себя знать злая безнадежность — да сколько же можно добиваться единогласия? Не успели хотя бы в одном прийти к общему мнению, а тут нате пожалуйста, новые претензии — пока их разгребешь, даже у Орвье борода вырастет во всю грудь, а плешь во всю голову... ну, а те, кто постарше, будут наблюдать за ходом переговоров из величественных гробниц — потому что вновь явиться на этот треклятый совет, теперь уже в качестве призраков... нет уж, увольте! Может, загробная жизнь человека и умудряет — но мудрости этой только на то и хватит, чтобы избегать жуткую дипломатическую оргию любой ценой.
Неважно, усталость или отчаяние привело королей к пределу их выдержки — важно, что предел этот рухнул с треском. Начал представление, разумеется, Иргитер, но и остальные не заставили себя долго упрашивать. Для разминки Иргитер ни с того ни с сего напустился на Адейну и ее принцессу, да вдобавок позволил себе некрасивые намеки на внешность Шеррин: дескать, одна слава, что адейнская роза, а на деле такую пакость и осел жрать не станет. Эннеари каким-то чудом сумел сдержаться и ни единым словечком не упомянуть крыс — впрочем, и того, что он наговорил в ответ, хватило с лихвой. Иргитер едва не полез на него с кулаками, но стол переговоров — слишком массивная штука, чтобы перепрыгнуть ее вот так, запросто — к тому же Арьена поддержал Эвелль, заметив меланхолично, что никому не позволит задирать своих ближайших соседей. Взбешенный Иргитер поинтересовался, с какой это стати всякое весло каторжное тут разоряется — пусть лучше в парус завернется и сидит молчком. Эвелль потребовал разъяснений: почему весло вдруг именно каторжное? Разъяснения он получил, причем такого свойства, что Аккарф и Орвье незамедлительно полезли в миротворцы. Обруганы были оба: Аккарф — тупым богодуем, а Орвье — безмозглым щенком. Склока разгоралась, как лесной пожар в сухую погоду. В ход шли любые обиды — не просто старые, а и вовсе пришедшие по причине ветхости в полное безобразие. Сейгден — что значит опыт! — сумел хладнокровно пропустить мимо ушей намеки на специфический запах сыра и даже заявление: мол, если-де суланский сыр отсюда сам не укатится, его можно запросто выпинать вон. Зато не сумел сдержаться Эттрейг и был обозван зубастой тварью — и плевать, слышат ли это волки Эттарма или же на них на всех напала поголовная глухота. Эттрейг ослепительно улыбнулся с оттяжкой губы кверху над клыками и объявил, что по крайней мере один волк Эттарма здесь присутствует и слышит все, а также, будучи зубастой тварью, всегда готов загрызть посильное число участников Совета — может быть, даже и всех, причем удерживает его отнюдь не милосердие, а здравый смысл: даже будучи загрызенными, присутствующие здесь короли умнее не станут, да и дипломатический протокол кусания одних участников переговоров другими, к сожалению, не предусматривает.
— В наше время волки королей не едят! — только и сумел брякнуть в ответ ошарашенный Иргитер.
— А кто вам сказал, что это время — ваше? — взревел Эттрейг. — Вы его что, купили?
И так далее.
Лерметту оставалось только выжидать. Вмешаться на этой стадии склоки означало лишь подлить масла в огонь. Если бы Иргитер ругался со всеми, а все — с Иргитером, что-нибудь еще можно было бы поделать. Но уж после того, как Орвье предложил кое-кому из присутствующих умерить свои аппетиты, а то и вовсе положить зубы на полку, а Эттрейг отнес эту рекомендацию на свой счет, прекратить свару прежде, чем все ее участники не изойдут на крик, сделалось невозможным. Одно счастье, что Илмерран, вопреки обыкновению, отсутствовал: даже подумать жутко, во что бы вылилась попытка обозвать гнома занудой и запихать под стол! Темперамента гномам не занимать — физической силы, между прочим, тоже. Турниры, доспехи... это все, конечно, хорошо, но уж если дойдет до рукопашной, Илмерран никому здесь не уступит.
Аннехара до поры молчал — но когда по губам его скользнула... нет, не то, чтобы улыбка — тень улыбки... вот тогда Лерметт понял, что пора вмешаться. Покуда короли остервенело ругаются между собой, словно барышники с перекупщиками в конном ряду, это всего лишь противно и глупо, но не опасно: все они друг другу свои. Но вот если степной аргин, вчерашний заклятый враг, скажет хоть словечко...
— Заткнитесь, все! — крикнул Лерметт тем жутким голосом, которым должен обладать любой король или хотя бы военачальник — тем, что перекрывает грохот боя запросто, заставляя конников замереть, а лошадей осесть на задние ноги. До сих пор Лерметт никогда войска в бой не водил, но у него получилось: толстенные стекла витражей коротко слаженно рявкнули в своих рамах, расплескав по удивленным лицам разноцветные сполохи, а разбушевавшиеся короли и в самом деле заткнулись — на целых два вдоха, а может, и больше.
Добился этим Лерметт лишь одного: беспорядочная склока всех со всеми обрела цель и смысл — и этой целью и смыслом сделался он. Обрушить на свою голову все и всяческие попреки, особенно бессмысленные — немалое достижение, если вдуматься, тем более в такой ситуации. Разумеется, больше всех бушевал Иргитер.
— Вот ты и обнаружил свою натуру тайную! — неистовствовал он.
— Я ничего не таю, так что обнаруживать мне нечего, — хладнокровно отпарировал Лерметт.
— Вот оно, злоехидное! — словно бы не слыша его, упоенно продолжал Иргитер. — Все ему заткнись, один Найлисс говори — видали? Главным стать надумал? Весь Восьмерной союз под себя подгрести? В историю войти ладишь?
— История — она навроде кладбища: все там будем, — усмехнулся Лерметт. — Так и стоит ли туда торопиться?
— То-то ты туда по нашим костям пробираешься! — возопил Иргитер.
Лерметт поморщился. Как ни странно, вопли Иргитера возымели то действие, которого не смог добиться он сам: склока начала притихать. Слишком уж неприглядно смотрелся риэрнец — красный, всклокоченный, с неправдоподобно раздувшимися ноздрями. Глядя на его перекошенную от бешенства физиономию, короли начинали потихоньку приходить в себя.
— По костям пусть черви могильные лазят, — отрезал Лерметт. — Мне на этой дороге делать нечего. Я бы предпочел войти в историю на своих условиях.
— Это на каких? — взвыл Иргитер.
До сих пор Лерметт держался — а теперь внезапная усталость ударила его, словно мешок с песком, тяжело и беззвучно.
— По крайней мере, — сухо произнес он, — я не хочу войти в историю, как кретин, который развалил Поречный союз.
Голова кружилась, лица королей то сливались воедино, то вновь расслаивались, и Лерметт не разбирал их — только взгляд Эннеари, исполненный неподдельной тревоги, он все же невесть каким чудом уловил. Тревоги? Ну еще бы. О да, Лерметт всегда славился редкой для дипломата правдивостью и обезоруживающей искренностью... но искренность — одно, а неуместная откровенность — совсем другое. Сейчас Лерметту это было совершенно безразлично.
— Развалил? — ошеломленно переспросил Орвье; после недавних криков его голос казался необычно тихим.
— Ну да, развалил, — подтвердил Сейгден. — Орвье, мальчик, ну нельзя же быть таким наивным.
— Но ведь Найлисс дал нам мир со степью, — почти умоляюще произнес Орвье.
— И крысиного яда впридачу! — взорвался Лерметт. — Не заметил? А зря. Шутка ли сказать, мы шесть веков друг с другом не воевали — а все почему?
— Потому что со степью было немирье, — ответил Аккарф. Он уже пришел в себя вполне.
— А теперь мир, — выдохнул Лерметт. — Прежде мы себе позволить не могли не то, что воевать — просто поцапаться. Да еще десять лет назад о такой склоке в Совете и помыслить было нельзя! А теперь угроза от наших границ отнята... кто первым сообразит передвинуть старые рубежи?
— Ты, конечно, — с подозрительной поспешностью встрял Иргитер.
Лерметт нетерпеливо фыркнул.
— Даже если бы мне и пришла в голову такая небывалая дурость — Сулана мне не проглотить, поперек глотки встанет... так ведь не на мне с Сейгденом клином свет сошелся. Долго ли ждать, пока
