отмахнется от того, что ты сам полагаешь важным. Что он хлопнет тебя по плечу мимоходом и уйдет. А ты останешься стоять, связанный по рукам и ногам своим всегдашним неуклюжим восхищением, и предатель- язык только назавтра найдет те нужные, верные, убедительные слова, которым уже не суждено никого убедить, потому что их время миновало. Тяжело, когда твой ровесник блистателен и недостижим, словно звезда с небосклона — как обратиться к такому запросто? А вот обратиться к тому, кто старше, да еще и за советом — к такому ты привык, верно? Нерги так близок тебе годами и воспитанием, что заговорить с ним о чем-то важном впрямую невыносимо мучительно, почти невозможно. Зато степной чужак зрелых лет, наверняка старик по твоим меркам, так далек от тебя, что заговорить с ним гораздо легче.
Аннехара кивнул, показывая, что слушает.
— Это началось после бала, — крайнее волнение сделало голос Орвье почти спокойным. — Фрейлины, которых Иргитер взял с собой... Ну, не нравятся они мне!
Аннехара одобрительно улыбнулся. Девиц Иргитер с собой привез ну просто на подбор, одна другой противнее. Эти насквозь лживые ломаки с холодными змеиными глазами могли бы пленить разве что совсем неопытного юнца — как раз такого, как Орвье... вот только Орвье, видать, не такой зеленый, как кажется.
— И я им на самом деле тоже не нравлюсь, — с изумительной прямотой сообщил Орвье, как нечто, само собой разумеющееся. — По-настоящему — не нравлюсь. А в покое они меня не оставляют. Выходит, что-то им от меня нужно.
Вот как? До сих пор Аннехара считал Орвье наивным юнцом — даже не простодушным, а именно что наивным. За время пребывания в Найлиссе он не только узнал это слово, но и вполне постиг его значение. Теперь он отлично знал, чем отличается простодушие неискушенного степняка от наивности горожанина, тем более удивительной в принце. Да, юнцом Орвье был... но только не наивным. Наивный не поймет, что он не нравится женщине, и уж тем более не признается в этом с такой беспечной легкостью. Нет... наивные юнцы так наивно стараются строить из себя многоопытную зрелость, что сами эти потуги разоблачают их нещадно. Так можно ли признаться, что не нравишься — выходит, и не знаешь, как понравиться, желторотик?.. нет, о нет — язык не повернется. И уж тем более немыслимо прийти к простому и ясному, зато нелестному выводу: «От меня чего-то добиваются». Выходит, ошибся Аннехара, полагая Орвье несмышленышем. Выходит, житейская мудрость и опытность могут иметь разное обличье — даже и такое.
— Наверняка, — согласно кивнул Аннехара. Теперь его внимание уже не было наигранным.
— Одна девица так ко мне прилипла — ну, не отвяжешься ни в какую... но ведь я ей не нравлюсь, — повторил Орвье. — Она меня даже не хочет. Но очень хочет, чтобы я ее захотел. До чего дошло — сама предлагается... нет — навязывается.
Похоже, Орвье прав, и любовными делами здесь и не пахнет.
— Я хотел от нее вежливо избавиться... без резкости, — чуть улыбнулся Орвье.
— Понимаю, — отозвался Аннехара.
Он и в самом деле понимал, что двигало юношей. Орвье не из тех, кто любит оскорблять женщин... он и вообще не из тех, кто любит оскорблять — и опять-таки, свидетельствует это ну никак уж не о наивности или глупости. Эх, жеребенок — да ты просто-напросто силы своей не знаешь!
— Я на то сослался, что во дворце укромного уголка не сыскать. Повсюду народ толпится — одним словом, неловко, заметят, разговоры пойдут. — Орвье примолк на мгновение, и Аннехара опять слегка кивнул. — А она разулыбалась, будто вот-вот вся на мед изойдет, а потом и говорит, что если только за этим дело стало, то место подходящее есть — в лесу.
— На голой кочке у зайцев здешних под ногами? — хмыкнул великий аргин.
— Нет, — очень серьезно ответил Орвье. — В охотничьем домике. Тайном. Таком тайном, что в Найлиссе никто о нем не знает. Никто. Даже король.
Орвье был прав. Тысячу раз прав. Какая уж там наивность — годовичок, обогнавший взрослого коня, уже не жеребенок!
— Только соваться туда не во всякий день следует, — прежним тоном добавил Орвье, — потому что домик не пустует.
Аннехара поднялся так медленно, словно только что пробудился и увидел, что беспечно проспал целую ночь рядом с ядовитой змеей. Глупая девка по глупости и проболталась... но какое же счастье, что у Орвье хватило ума...
— Она сказала тебе, где этот домик? — глухо осведомился великий аргин.
Орвье понял его мгновенно.
— Не то чтобы точно, — ответил он. — Но найти, пожалуй, смогу.
— Тогда иди оденься потеплей, — велел Аннехара, — и оружие возьми — любое, какое твоей руке привычней.
— Да оно у меня скорее парадное, — слегка растерялся Орвье.
— Лучше парадное, чем непривычное, — отрезал Аннехара. — Нож я тебе хороший дам, а остальное свое бери. Жди меня возле Северных Ворот — в объезд поедем. Чтобы в голову никому не пришло, что мы в лес собрались.
Орвье сосредоточенно кивнул.
— Ты был прав, — дернул уголком рта Аннехара, — с такими новостями ждать недосуг. Лерметт только к ночи освободится. Считай, до завтра толком ничего не узнать.
— А узнать надо, — подхватил Орвье. — Может, она все это нарочно сказала. Дескать, растрезвонит аффральский дурачок... опасно пустыми обвинениями бросаться.
Ты не дурачок, хотел сказать Аннехара — но сказал совсем другое.
— Пустыми — опасно, — кивнул он. — А если не пустыми... как знать, может, счет уже не на дни — на часы идет. Нельзя нам Лерметта дожидаться. Сами нынче же посмотрим, что за место такое и кто в том домике живет.
Джеланн шла по Коридору Ветвей, не таясь. Уж если ты что задумал, последнее это дело — таиться, подкрадываться и вообще делать себя заметным наиболее дурацким способом. Нужно просто идти там, где ты имеешь полное право находиться, идти спокойно и непринужденно с самым что ни на есть обыденным выражением лица. Так, словно бы ничего не изменилось, и ты направляешься не убивать, а просто воды испить — и лучше всего, если ты и впрямь привык утолять жажду именно в этот час. Все знают, что Джеланн не сидится в своих покоях. Что она нередко в самый даже поздний час засиживается в Гостиной Гобеленов или просто прогуливается по Коридору Ветвей, а то и вовсе любуется дворцом. Никто ничего не заподозрит, если случайно увидит ее в столь неурочный час — нет для нее неурочного часа.
И все же возле двери Арьена Джеланн на долю мгновения задержалась, чтобы оглянуться.
Никого.
Теперь только толкнуть слегка незапертую по эльфийскому обыкновению дверь и войти... и тогда уже обратной дороги не будет.
А разве она когда-нибудь была, эта обратная дорога? Разве она и вообще существует? Разве это не россказни слабаков, неспособных довершить единожды начатое?
Джеланн отворила дверь спокойно и уверенно. Она не боялась застать Арьена бодрствующим, не боялась и разбудить его. На такой случай у нее был заранее заготовлен разговор — вымышленный насквозь, зато тягостный и неотложный, из тех, что дозволяют будить в любое время суток. Даже если и придется морочить Арьену голову... какая разница! Все равно продлится эта беседа недолго... а потом эти глупости и вовсе не будут иметь никакого значения. Хотя, конечно, лучше, если Арьен будет спать.
Джеланн повезло. Арьен спал — невесомым, легким, парящим каким-то сном. Улыбка, мерцавшая на его губах, была нестерпимо счастливой и спокойной. Внезапно Джеланн остро захотелось отказаться от взлелеянного замысла. Забыть обо всем, что она так тщательно задумывала, ради чего старалась, что рассчитывала до мельчайшей детали долгими бессонными ночами. Забыть. Отказаться. Послать в преисподнюю все и всяческие хитросплетения. Просто вынуть из поясных ножен узкий стилет и своей рукой вонзить клинок в ямку над ключицей... туда, где под сахарно мерцающей кожей незримо струится дыхание... прямо в этот тугой шелковистый блеск, такой живой и ненавистный...
Джеланн провела рукой по лицу снизу вверх, словно стирая с себя неуместную мысль. Нет, глупость
