цвета орехового меда, по-прежнему подплывали болью... а потом чья-то незримая рука протянулась и сорвала с пруда водную гладь вместе с отражением; вода, лишенная поверхности, вскипела, взмыла кверху ледяным паром — и Арьен ринулся в эту липкую, холодную муть, ринулся следом за Шеррин без страха и колебаний, ведь на страх просто не было времени, потому что если он ее не найдет, не отнимет у похитителя, не спасет, то и ему не жить, потому что жить ему станет незачем, это же так ясно...
Эннеари бежал сквозь мерзкую муть так, как еще никогда не бегал, и земля откликалась на его шаги шепотом звонким, словно клинок, скользнувший по точильному камню. Встречный ветер снегом запечатывал рот, заледенелые ветви наотмашь хлестали его по лицу, по обнаженной груди, животу, босые ступни проламывали некрепкий еще лед, и он в отместку резал их в кровь — это все было неважно. Важным было одно — добежать, догнать, настигнуть... даже и сейчас, со связанными ногами — добежать... но тут петля захлестнула его ноги намертво, зачарованная веревка дернула его за лодыжки, деловито поползла вверх по телу — Арьен вскрикнул, упал...
... и проснулся.
Веревка и в самом деле стягивала его намертво — зачарованная веревка, это Эннеари понял сразу, такую не обманешь тайным напряжением мышц, такую не сбросишь, она все равно последует за тобой... вот ведь гнусь какая!
Арьен прерывисто выдохнул — и над головой у него воздвиглась куда большая гнусь.
— Вот ты и пришел, — ласково произнес Териан. — Сам ведь пришел. Прибежал даже. Не солгала ваша девка.
Арьену захотелось закрыть глаза: Териан был не страшен даже, а жуток — той же самой жутью, что и недавний сон. Казалось, Териан весь составлен из разных кусочков: глаза спокойные и даже веселые, рот подергивается от нетерпения, дыхание тяжелое и довольное, словно Териан только что любовью занимался и еще не успел дух перевести, а кончики пальцев дрожат от омерзения. Пожалуй, он все еще был хорош собой, когда бы не это спокойное предвкушающее веселье во взгляде — да еще отстраненное превосходство обладателя тайны. Одной-единственной тайны: что он сейчас сделает с беспомощным, с ног до головы связанным Арьеном... и ведь сделает: кругом ночной лес, нигде ни души, зови на помощь сколько влезет, покуда на крик не изойдешь — все едино никто не откликнется.
— Знаешь, рот я тебе затыкать не буду, — мечтательно сообщил Териан, словно бы отвечая на его невысказанные вслух мысли. — Я хочу слышать, как ты будешь кричать.
Уж кто бы сомневался!
Териан медленно вытянул нож из поясных ножен; задумчиво поиграл им.
— Вот так, — мягко до дрожи произнес он. — Так будет хорошо, правда? Теперь ты не будешь на наших девок пялиться.
И тут Эннеари понял, что именно задумал Териан. Мысль настолько жуткая, что Арьен целую вечность — мгновение, а то и два — не мог в это поверить. Ему внезапно сделалось холодно — и не потому, что он был бос и обнажен до пояса. Не потому, что лежал на снегу. Так холодно ему не было еще никогда. Даже год назад, на перевале, когда снежная лавина равнодушной рукой мяла его избитое тело, выдавливая из него жизнь. Этот холод не имел со снегом ничего общего.
Териан не торопился. Он ждал, пока пленник в полной мере осознает, почувствует, прочувствует, что он один. Один — и в полной власти Териана. О да, Эннеари это очень даже понимал.
— Если хочешь, можешь плюнуть мне в лицо, — радушно предложил Териан, мало-помалу приближая нож к вожделенной цели. — Знаешь, некоторым почему-то нравится.
Один, совсем один... Свет и Тьма — здесь и сейчас ему ничто не поможет, даже ни-керуи... оно может спасти только от боли, только от пыток, но не...
— И ты сделаешь нам хороший подарок, — улыбнулся Териан. — Ты подаришь нам войну.
Даже Акеритэн, заклятье мгновенной смерти — последнее средство, легкая дорога в небытие... на которое он не имеет права. Этот сумасшедший ублюдок и сам вознамерился его убить, когда натешится досыта, и вдобавок убивать эльфов его явно кто-то научил... но вряд ли Териан успел достаточно поднатореть в убийстве эльфов, как следует — а значит, нет у Эннеари права на легкую смерть, если есть хотя бы тень надежды на...
— И не будешь пялиться, — прошептал Териан; шепот сорвался с его губ облачком невесомого пара. И в это самое мгновение острие ножа, ведомого его рукой, погрузилось в левую глазницу ненавистного эльфа.
Тот, как ни силился, крика не удержал — да и кто бы сумел на его месте! Но все же Териан остался смутно недоволен. Неубедительный какой-то крик получился. В нем недоставало глубинного, подлинного страдания — словно остроухий был так занят какой-то своей мыслью, что у него не оставалось ни сил, ни времени страдать всем своим существом, и он отдал невыносимой боли и ужасу лишь часть себя. Это было неприятно. Мерзкий эльф любое удовольствие ухитряется испортить.
Териан для пущей сласти приложил горсть снега к его залитому кровью лицу: вот только еще не хватало, чтобы остроухий в обморок хлопнулся — тогда забава будет окончательно испорчена. Но нет, эльф и не собирался терять сознание, хоть и дышал неровно, толчками, то и дело стараясь подавить стон — напрасно, да и зачем? Его единственный глаз смотрел прямо на Териана — пристально и цепко, и под этим взглядом риэрнец почувствовал смутно нечто похожее на смущение. Ему много с кем доводилось развлекаться, но никто на него так не смотрел. Как он смеет так смотреть?!
Кончиками пальцев Териан повернул обессилевшую от боли голову эльфа поудобнее, брезгливо вытер их о снег и вновь занес нож.
На сей раз он остался доволен: крик был такой, как надо. И все последующие — тоже.
Когда из множества юношей и девушек, желающих поехать в Найлисс с посольством, Эннеари отобрал тех, кто действительно поедет, он долго и старательно — пожалуй, даже излишне долго и старательно — объяснял им, насколько люди в быту ведут себя не так, как эльфы. Только недоставало, чтобы мелкие недоразумения послужили поводом к крупной ссоре. Так что если хотите ехать — будьте любезны усвоить все это... а также еще и это... а уж без этого и вовсе обойтись нельзя. Лоайре наставления его запомнил крепко-накрепко. От совместной еды отказываться нельзя, от помощи отказываться не моги... и ни в коем случае не забывайте, что если уж у вас среди людей друг заведется, приходить к нему в гости с дружеской беседой до рассвета просто не принято. Сон людям нужен больше, чем эльфам.
В справедливости утверждений Арьена Лоайре успел убедиться. А потому оказался совершенно не готовым к тому, что ему предстояло. Он не ожидал, не мог ожидать, что в человеческом обиталище кто- нибудь из людей явится к нему затемно, да притом настолько затемно, что ухитрится Лоайре разбудить. Даже если этого человека зовут Алани. О, конечно, Лоайре привык видеть Алани бодрым и свежим даже в самый ранний час... но ведь не настолько же ранний!
И вдобавок Алани не вошел, а ворвался в комнату Лоайре. Он влетел, хлопнув дверью за собой с такой силой, что кисти кроватного балдахина дернулись и заплясали в ответ. Одна из кистей мазнула привставшего на локтях Лоайре по лицу; эльф отмахнулся от ее непрошеного приветствия и проснулся окончательно.
— Что случилось? — изумленно спросил он.
В том, что нечто всенепременно случилось, у Лоайре не было ни малейших сомнений. Алани никогда и никуда не врывался. Он и вообще обладал редкой для человека способностью не шуметь лишнего, не лезть на глаза и не говорить о том, о чем должно молчать. И если уж Алани, вопреки всем своим обыкновениям, с грохотом врывается в чужое жилище... да, что-то наверняка стряслось.
— Куда мог запропаститься Эннеари? — вопросом на вопрос ответствовал паж.
Лоайре с облегчением перевел дыхание и вновь откинулся на подушки. Все-таки люди разбираются в эльфах так же скверно, как эльфы в людях. Бедный мальчик! Надо же, до чего доводит излишнее рвение.
— Да куда угодно, — успокоил его Лоайре. — Мы ведь меньше вашего спим. И гораздо меньше разводим церемоний. Если Арьену среди ночи стукнула в голову мысль куда-нибудь пойти, он не стал бы дожидаться утра. Он только в гости по ночам не ходит, а так... — Лоайре пожал плечами. — Куда угодно.
