С заката на восход тридцать верст с гаком, да еще полстолька – с полуночи на полудень. Берег в этом месте низкий, болотистый, а дно глубоко – только войди в воду, так сразу с ручками будет. А еще дальше – даже Змей Горыныч целиком нырнет, без остатка.
Вокруг старой мельницы в изобилии растут ивы, ольхи, березы. Голые ветви тоскливо протягиваются к озерной глади бледными руками мертвецов. Пожелтевшие листья еле слышно шуршат – в кроне устроили игру две молодые белки. У полуразрушенной плотины тихо шумит вода, мерцая в лучах закатного солнца. Ветра нет, лишь всплески рыб изредка беспокоият зеркальную гладь. В одном месте со дна поднимается струйка пузырьков – словно дышит кто-то тихонечко.
К восходу от Белого озера город лежит – Белоозеро. Через него большой торговый путь проходит – по реке, по Шексне. Растраивается он здесь, на три дорожки разбегается. На восход торговые гости в Тиборск едут, на закат – в Новгород и море Варяжское, на полудень – в Ростов, Ярославль, Владимир и еще дальше. Только на полуночь большого пути нет – там уже ничего интересного, одни только чудины да карелы дикие. А вот по самому озеру купеческие ладьи ходят вволю, возят товары из города в город, себе и другим пользу приносят.
И еще б охотнее ходили, кабы водяной так не пакостил.
– А чего мы тут-то? – шмыгнул носом Иван, с опаской поглядывая на старую мельницу. – Нехорошее же место, сразу видно…
– Конечно, – спокойно кивнул Яромир, открывая прогнившую дверь.
Та сразу противно заскрипела, взвизгнула и обрушилась – петли заржавели так, что уже ничего не удерживали. Княжич с оборотнем закашлялись от поднявшейся пыли. Иван еще и чихнул – громко так, смачно, оглушительно.
– Отворачивайся, когда чихаешь!.. – брезгливо поморщился Яромир, вытирая забрызганное ухо. – Или хоть нос прикрывай…
Внутри было тихо и пустынно. Жернова давным-давно улетучились, колеса тоже. Только прогнивший насквозь погонный ларь одиноко болтался под потолком. Отовсюду пахло плесенью и запустением.
– Когда-то здесь жил старый мельник, – задумчиво промолвил Яромир. – Муку молол, пиво варил…
– Мельник – пиво? – удивился Иван. – И что – хорошее?
– Нет, как моча. А вот озерному хозяину нравилось – известно, водяные жабью икру за яство почитают, вместо сладкого киселя болотную тину пьют… Вот он старого мельника и привечал – всегда к нему захаживал пива выпить, в работе помогал. А как тот помер – запустела мельница. Никто здесь муку молоть не хотел – боялись водяного. Пытались его задобрить, тоже пивом угощали, да ему не пошло… Такую мочу, какую тот старый мельник варил, никто больше сварить не сумел – тут, видно, особое умение потребно…
– А мы чего сюда?..
– Водяного дожидать будем. Он за этой мельницей доселева приглядывает – беда, коли кого ночью застанет! Непременно утопить попытается. А ты чего встал?.. Доставай харчи. Поработаем малясь, потом поужинаем, да на ночлег…
– Что, прямо здесь?.. на мельнице?..
– Ну а где же еще?.. – рассеянно откликнулся Яромир, ставя упавшую дверь на место и кое-как прикрепляя петли веревочками. – До полуночи эта рухлядь продержится, а больше нам не надо… Давай- давай, не ленись, открывай котому! Чего нам там боярыня в дорогу собрала?..
На скорую руку утолив первый голод, Яромир вытащил из котомы пару деревянных налопатников с железной насадкой, внимательно их осмотрел, звонко щелкнул ногтем и отправился в лес. Воротился он уже с готовыми заступами – сломал пару суков покрепче, да и приделал их заместо рукоятей. Долго, конечно, такие заступы не продержатся, но на некоторое время все же хватит.
Одно орудие Яромир протянул Ивану, за второе взялся сам. Княжич с оборотнем копали споро, торопились – солнце почти закатилось, вместо него из-за деревьев неспешно выползала полная луна.
– А что… Яромир… – пропыхтел Иван, отбрасывая комья земли, – правду ль бают… уф-ф-ф… что вы, оборотни… при полной луне… уф-фф…
– Что в волков оборачиваемся и людей жрем? – с полуслова догадался Яромир.
– Ага…
– Как обычно – где-то правда, где-то кривда, – пожал плечами Яромир, деловито окапывая попавшийся камень. – Если оборотень перевоплощается по своей воле – то когда захочет и на любое время. А вот если оборотень подневольный, проклятый кем-то или заколдованный – то тут уже обычно на какой-нибудь срок. Бывает, что каждую ночь оборачиваешься, бывает – по третьим числам, бывает – вообще всего раз в год, на Волчьи Праздники. А бывает – и в полнолуние. Но это не так часто, чаще всего все-таки каждую ночь. А если оборотень не волколак, а другой какой – так и еще как-нибудь может быть. Бывает так, что оборотень в момент смерти обернется зверем – и все уже, с концами. Обратно в человека больше никак невозможно, человечья личина умерла, только звериная осталась. Так-то вот…
– Ага… ага… ага… ага… – мерно поддакивал Иван, глядя куда-то сквозь Яромира. Глаза у него при этом были глупые-преглупые, пустые-препустые.
– Бывает, какой-нибудь колдун обидится на что-нибудь – скажем, на свадьбу не позвали – да и превратит сразу кучу народа в волков. И если не расколдовать – так и проходят всю жизнь оборотнями, – невозмутимо продолжал Яромир. – А еще бывает, что рождается у князя Берендея редкостный дурак по имени Иван, и вырастает в дубину стоеросовую – силища бычья, умишко телячий…
– Ага… ага… чего-о?! – опомнился Иван. – Над княжеским сыном потешаться, да?!
– Эхе-хе, Иван… – насмешливо прищурился Серый Волк. – Сказки всякие мы, значит, слушать любим, а вот если полезное что – так мимо ушей?.. Зря ты это. Чему-нибудь поучиться – оно всегда нелишнее…
– Неспособный я к учению… – покраснел княжич, стыдливо сморкаясь в рукав. – Голова от думанья болеть начинает… Пущай лучше поповичи над берестой глаза портят, а я читать-писать худо-бедно умею, счету мерекаю… до двух дюжин… ну и чего еще надобно? Я вон зато с оружьем любым ловок – сызмальства у дядьки Самсона в учении ходил!
