– Да хватит уже!
– Мешок, мешок, мешок…
– Да тьфу на тебя, дружка, прекращай дразниться!
– Ладно, ладно… – усмехнулся Яромир. – Ступай к поезду. Да никому ничего не говори – пусть рожи и дальше кислые будут, не то заподозрят владимирцы неладное!
– Будь надежен, все исполню!.. – все еще сердито кивнул боярин, торопливо подбирая полы тяжелого кожуха и устремляясь к веренице повозок.
Там он споро осмотрел все и вся, дважды перепроверил наличие каждого тиборчанина, а в конце для верности спросил у десятника Сури:
– Все ль на месте?
– Яромира недостает, да еще княжича, – степенно ответил рослый мечник. – Остальные все на месте.
– Этих ждать не будем – они вперед поехали, – спрятал глаза Фома. – Командуй своим, десятник.
– Слушаю, боярин, – кивнул Суря.
В обратный путь свадебный поезд двинулся уныло, без перезвону и радостного гомону. Кони ступали неторопливо, повозки еле катились, верховые горбились, не поднимая лиц. Чтоб только не видеть взглядов владимирцев – где сочувственных, а где и откровенно злорадливых. Кое-кому изначально не по нраву было, что владимирская княжна за тиборского князя замуж идет – нет бы за своего кого!
Четверо стрельцов, несущие стражу на вежах подле Серебряных ворот, глядели на уползающие вдаль повозки задумчиво, опершись на собственные луки.
– Уезжают, – сказал Сысой. – Впусту уезжают.
– Ага, впусту, – согласился Ефим. – А уж ехали-то, ехали! Гонору-то было!
– Пряники у них хорошие, – облизнулся Меркул. – Мне в лошажьем облике достался!
– Да чего вы о ерунде-то все?.. – окликнул их четвертый – Алеша Попович. – Гляньте лучше, чего я припас-то! Медовухи аж целый кувшин!
– Ушлый ты парнище, Алешка! – потер руки Ефим. – Разливай давай!
Незаметно проводив свадебный поезд, Яромир тишком двинулся обратно – к княжьему подворью. На землю легли сумерки, тени удлинились – пронырливый волколак скользил в них, как рыба в воде, не попадаясь никому на глаза.
Воротившись к княжескому терему, он нырнул за старую скотницу и оказался нос к носу с вещим Бояном. Тот подтянул его поближе и спросил:
– Ну как?
– Все, уехали, – усмехнулся Яромир. – Как, старче, не передумал?
– Не пужайся, Волхович, на попятный не пойду, – плутовато улыбнулся старик. – А княжич где?..
– А, с поездом уехал, – отмахнулся оборотень. – Без него управлюсь – в этом деле он мне только помешает…
Глава 31
Василиса Премудрая возилась у печи, меся тесто для нового пряника. Прежний, испеченный перед самым отъездом Кащея, пропал понапрасну – зачерствел до полной несъедобности. Очень уж задержался хозяин Костяного Дворца в чужедальних краях – не дождалось его угощение.
Известное дело, состарившийся пряник становится сухарем – есть его можно разве только с голода, но никак не ради удовольствия. Василиса сильно сомневалась, что царь Кащей соблазнится таким кушаньем. Собственно, она и насчет свежего пряника сомневалась – но решила все же попробовать. На сей раз она замешивала тесто с собственной кровью и толченой Симтарин-травой – если уж это не сработает, так ничто не сработает.
Шапки-невидимки молодая княгиня лишилась, так что покинуть сераль не могла. Но теперь она не очень-то и рвалась – все, что нужно было, вызнала, высмотрела, осталось только подготовиться как следует, улучить удобный момент.
Несколько жен Кащея сидели рядком у границы, за которой спадут чары вечной молодости. Красавицы томно вздыхали, оперши головы на колени, и слушали доносящиеся снаружи звуки. Дело в том, что старый колдун Джуда повадился ошиваться рядом с сералем – бормотал что-то на цова-тушском и каджвархвали, распевал любовные песни. Этих песен он знал превеликое множество – на самых разных языках. И пел на удивление ладно – ну точно соловушка длиннобородый.
Последние дни в Костяном Дворце царили вялость, сонливость, скука. Со дня на день ожидали возвращения Кащея Бессмертного – вот ужо как вернется, так всем дело отыщет. А пока что можно и побездельничать, хозяина ожидаючи.
В одном из малых скотных дворов бродило взад-вперед невиданное чудище – козлоногое, козлорогое, козлобородое. Топорогрудый сатир рикирал дак. Несколько дней назад он явился с полуночной стороны в сопровождении лешего Боровика.
Сначала ужасного Очокочи допустили во внутренние помещения, но после того, как он убил и сожрал двух татаровьев, выгнали наружу. Однако рикирал дак безудержно буянил и там, даже как-то раз вызвал во дворце беспорядки, пустив в дело свой знаменитый «вопль паники». Утихомирить его не удавалось – Очокочи плохо понимал по-русски, а уж его собственное блеянье и мемеканье никто не понимал тем более.
Хан Калин, обозленный на потерю хороших воинов, предложил просто скормить гостя-невежу Змею Горынычу. Мысль всем понравилась, но дальше предложения дело не зашло – Кащей ведь явится, спросит, куда девали нового слугу…
