взять и может – бывает, заглянет ночью в окно, так люди в обморок со страху падают. Рожу-то его видел?
– А чего – рожа как рожа… – почесал в затылке Иван.
Яромир одобрительно усмехнулся. И то верно – дураку, как и пьянице, море по колено, его такой пустяковиной не напугаешь…
– А на носу я, пожалуй, и в самом деле зарублю… – задумчиво почесал подбородок оборотень, копаясь в кошеле.
Нос[39] Яромира оказался испещрен десятками зарубок о самых разных делах – даже не сразу отыскал свободное место. Пришлось ставить новый знак поверх старых пометок.
– Ты чего это – неграмотен, что ли? – удивился Иван.
– Отчего ж? – усмехнулся Яромир. – Пограмотней тебя. Только мне так удобней – если кто чужой и увидит, так не поймет, об чем я тут нацарапал. Секреты свои попусту разбрасывать не годится…
Иван только озадаченно шмыгнул носом. У него-то никаких секретов отродясь не водилось – что на уме, то и на языке. Да и зачем скрывать что-то от добрых людей?..
В заброшенном конце Тиборска Ивану доселе бывать не приходилось. Эта часть посада располагается на полуночи, упирается в самый лес, и селится здесь по большей части голь перекатная, нищеброды беспортошные. Вон, избенки все какие ветхие, ажно на глазах рассыпаются…
Усадьба брата Яромира обнаружилась на самом что ни есть краешке. Еще дальше и вовсе никто не жил. Впрочем, смотрелись эти хоромы куда как пригляднее остальных. Настоящий терем – в таком даже боярину поселиться не зазорно.
Однако ж выглядела усадьба яромирова брата запустело. Клети старые, резьба потускневшая, ограда покосившаяся. Звуков с подворья не слышно – ни песьего лая, ни человеческой речи. Людских изб вообще не видно, да и служб никаких нет – только поварня, да мыльня. И конюшни не заметно…
Ну, с собаками да лошадьми ясно – для чего они оборотню? Вреда больше, чем пользы. А вот что в такой богатой усадьбе, да челяди не видно… непонятное что-то.
– Запоздали мы, – обеспокоенно посмотрел на заходящее солнце Яромир. – Брат нас уже дожидает.
– Так мы ж его на ярмарке встретили, – удивился Иван. – Он что ж – бегмя бег, раз первым поспел?
– То меньшой брат был. А здесь старшой живет.
По всему видно, златники у здешнего хозяина все же водились. Крыльцо огорожено не перилами, как у голытьбы, а колоннами в виде кувшинов. Сверху кровля остроконечная, башенки малые. Однако и это все порядочно обветшало – пыль, паутина…
– Что ж бедно-то так? – нахмурился Иван. – Не заботится брат твой о хозяйстве…
– А нашему роду много не нужно. Неприхотливые мы. Видел, небось, где я сам жил? Думаешь, по бедности?.. Нет, Иван, по скромности…
Впрочем, внутри оказалось почище. В горнице печь изразцовая, окна красные,[40] стол белой скатертью застелен. На нем уже всякое угощение расставлено, а поднимается из-за него…
– Боярин Бречислав?! – поразился Иван.
– Ну, здравствуй, братка, – раскрыл объятия Яромир, широко улыбаясь.
– Да вроде видались уже сегодня… – ухмыльнулся Бречислав.
Лесной оборотень и знатный боярин крепко обнялись, стискивая друг друга могучими ручищами. Затем Бречислав чинно кивнул Ивану и указал на почетное место у стола – рядом с духовитым пирогом. Явно только что из печи.
– Поздорову тебе, княжич, – приветливо улыбнулся боярин. – Вижу, не стал тебе Яромир рассказывать, что мы с ним сродственники…
– А зачем? – насмешливо прищурился тот. – Очень уж хотелось посмотреть, как этот молодец рот разинет…
– Ишь ты как у вас все завернуто… – почесал в затылке Иван. – А это что ж выходит – ты, боярин, тоже Волху Всеславичу сын? Бречислав Волхович, выходит?
– Выходит так.
– И тоже оборотень?
– Опять верно. Прозываюсь Бречислав Гнедой Тур, в быка лесного оборачиваюсь, златорогого. Когда нужда такая выпадает, само собой.
– То-то и в церкве тебя редко видно… – сообразил Иван.
– И тут угадал. Только не потому, что мы креста боимся – мы вашему Христу не враги, и он нам тоже худа не желает. Просто у меня здесь, в тереме своя кумирня стоит, маленькая. Родомыслу Мудрому. Вот, Яромир больше Перуну довлеет, а меньшой наш братец – Стрибогу волосы посвятил… да вот и он сам, кстати.
Скрипнула дверь, и в горницу вошел тот самый парень, которого Иван видал на ярмарке.
– О, все уже в сборе, один я опаздываю, – недовольно погладил усы он, торопливо снимая шапку и усаживаясь за стол. – Наливай!
Ему немедленно налили.
