– Теперь внимательно, Баюн: где ты чувствуешь самую сильную магию?
– В алтаре, – без запинки ответил кот. – А все остальное – мелочь.
– Ну алтарь нам едва ли сгодится. Давай осмотримся.
«Мелочи» здесь было не очень много. Ритуальные одежды жрецов, а может, Заллусов личный гардеробчик в стиле ретро, колесо – наверное, от колесницы – на стене, как почетный диплом, в окружении растительных барельефов. Высокий вытянутый шлем с крыльями, из золота кажется, и почему-то совсем не волшебный. Куча побрякушек, подвесок всяких – в них Баюн учуял какую-то слабую иллюзорную магию. Имелась стопка самобранок с непривычным обильным узором по кайме. Кот заявил, что это разовые скатерти с ядовитыми блюдами. Еще тут нашлись уздечки и подковы, с которыми лошади делались исключительно послушными и невероятно выносливыми, правда, ровно на месяц, потом непременно падали. Сомнительное, в общем, новаторство.
Кот подтвердил, что это был неудачный проект. Хранитель, создавший упряжки, так и не смог сделать их безопасными для скакунов. А Черномор сильно рассчитывал на его труд: он, оказывается, мечтал приспособить подобные упряжи для акул. Это у него такая идея-фикс была, акулью «конницу» организовать. Но неудачи преследовали колдуна одна за другой. То есть запрягать акул в лодчонки еще более-менее получалось, а вот управлять – ни в какую.
Более удачные подковы (не избавленные от магического недостатка совершенно, они все-таки отдаляли кончину лошадей на три месяца) Черномора, по понятным причинам, не интересовали.
– Опять это создание артефактов… Баюн, может, ты хоть что-нибудь знаешь, как другие Хранители делали это?
– Чудо, да откуда мне знать? Ну не было у Черномора привычки откровенничать со мной. Только однажды сказал, через лужу, чтобы я за тобой особенно внимательно наблюдал, мол, после овладения такими предметами, как погодный браслет, все у Хранителя должно получаться. Еще помню, что лучшими создателями магии Черномор называл мага и твоего предшественника. Он вроде из одного с тобой мира был.
– А что он создал?
Кот неопределенно махнул хвостом, что соответствовало пожиманию плечами.
– Кажется, почтовый ящик – тот самый, по которому ты с Заллусом переписывался. Больше не помню.
– «Создал» – громко сказано. Это он просто факс воспроизвел в местных условиях, – усмехнулся я и спросил, указывая на сваленные в угол ступки с волосяными метелками: – А это что?
– Набор для вызывания дождя. А оружия нет.
– Должно быть, – ответил я, с необычным для себя упрямством отрицая очевидное. – Ты же говорил, он – бог вражды. А тут ерунда какая-то, вызывание дождя…
– Заллус когда-то поддерживал Перуна, который хотел сместить славянских богов. Это перед самым Крещением Руси было, так что мятежного громовержца изгнали христиане. А Заллус вовремя сиганул в кусты и остался невредим, да еще завладел частицей власти над дождями.
– Странно, я всегда считал Перуна славянским богом.
– Точно, вы с прежним Хранителем из одного мира. Ни шиша истории не знаете. Тот однажды Черномору такую глупость сморозил, сильно рассмешил. Нет, Перун был богом варяжским. Он и помог варягам Русь захватить. А потом христиане его поперли, да заодно и варягов изгнали.
– Что-то не припомню такого в летописях.
– Конечно. Варяги быстро перегрызлись, так что их изгнанием занимались собственные собратья, которые среди русичей поддержку нашли. Но потом, когда все успокоилось, они очень не любили вспоминать, как родне кровь пускали.
– У нас чуть-чуть по-другому было, так что ты меня невеждой не обзывай. И, кстати, я отлично помню, что все боги-громовержцы имели волшебное оружие. В жизни не поверю, будто Заллус прельстился сельскохозяйственной властью над дождями и не прибрал к рукам парочку молний! Стоп… Откуда, говоришь, самые сильные эманации исходят? От алтаря?
Я осмотрел прямоугольную каменную глыбу и заметил на полу рядом с ней застарелые бороздки. Неужели это… Я навалился плечом, и после секундного сопротивления алтарь вдруг легко поддался нажиму и откатился в сторону, явив нашим взорам скрытое в полу углубление.
– Ух ты! – с детской непосредственностью обрадовался кот.
В углублении находился продолговатый ящик, в котором лежали копье, дюжина дротиков и короткая секира, кажется медная.
Никогда не любил заявлений вроде: «Я же говорил!» Но сейчас сам произнес эту фразу, с большим удовольствием ощущая на себе восхищенный взгляд Баюна.
Однако радость наша оказалась преждевременной. Вынеся ящик из капища, я немедленно решил опробовать артефакты, и тут выяснилась неприятная деталь. По словам Баюна, предметы из ящика фонили магией со страшной силой, однако решительно никакого магического воздействия на окружающий мир не производили.
– Наверное, нужны специальные обряды и заклинания, чтобы пробудить их, – вздохнул кот. – А может, они слушаются только руки хозяина.
– Но кто-то же ими пользовался! Алтарь отодвигали много раз.
– Неизвестно, в какие времена, – парировал Баюн. – И нельзя исключать, мой хвостатый друг, что кто- то из Хранителей доставал оружие по приказу Заллуса и доставлял хозяину тем или иным способом. Как бы то ни было, для нас оно бесполезно.
Забегая вперед, скажу, что от Заллусовых закромов нам никакого проку так и не было, хотя на всякий случай я захватил с собой и оружие из тайника, и побрякушки для создания иллюзий, и скатерти (которые потом вообще в печку отправил – не хватало еще по ошибке травануться; медицинский амулет, конечно, вещь надежная, но в таких делах лучше перестраховаться).
Мрачные, но, по странному свойству несходных наших натур, все же полные решимости не отступать и не сдаваться, мы с котом вернулись в терем. Здесь царила непривычная тишина. Платон сидел на крыльце и безучастно смотрел в сторону моря, а Настасьи, как выяснилось, вообще не было дома.
Новгородец на мой вопрос ответил:
– Да почитай сразу, как вы ушли, и подалась куда-то. С каким-то узлом, навродь.
– В какую сторону?
Он махнул рукой на гору.
– Чудо, я спросить тебя хочу…
– Погоди, Платон, что за узел у нее был?
– Ну сверток какой-то. Да я, признаться, не разглядывал. Вопрос у меня к тебе, Чудо. Ты, я смотрю, по- настоящему драться задумал? Добро, ты сильный, ловкий, один хвост у тебя всего меня сильнее. А я вот тут подумал-подумал – а ведь не пригоден я к такому ремеслу. Мое-то дело простое… Нет, ты не думай, я за тебя всей душой! Но… воевать не обучен. И даже склонности такой не имел никогда – ну, да ты знаешь, я ведь верую, что каждая жизнь Богу угодна, отнимать же ее грех великий. Ты ведь помнишь, правда?
– Помню, – кивнул я. – Ты это спросить хотел?
– И это тоже. И другое: скажи, добро ли будет мне воевать, грех сознавая, да еще и не умеючи? Ты же ведь и положиться на меня не сможешь, меня же первый же ворог и убьет на месте…
Ни в лице, ни в голосе он вроде бы не изменился, но эти частицы «же», которыми он необычно густо пересыпал свою речь, говорили о многом.
– Да ты не тяни, Платон, прямо скажи, что хочешь.
– А я не тяну! Я же прямо и сказываю: что от меня проку-то в бою? Так и зачем же мне на погибель оставаться? Нет, этак вот когда речешь, не то получается. Ты подумать можешь, будто я бросаю тебя в трудный час. Да ведь нет же! Наоборот, тебе же дело облегчаю. Ну посуди: убьют меня, тебе же на душе тяжельче станет, особо потому, что без толку жизнь христианская угасла…
– Я понял, понял. Да, ты прав, дружище. Собственно, я о том же сказать хотел, да вот ты меня опередил. В бой идут только добровольцы. Иди там, в светелке ларчик стоит, в нем кольца волшебные. Выбери себе одно, вещи собери, да и лети, куда душа пожелает.
– Я на Русь подамся, – с готовностью заявил Платон. – Я же и про это тоже думал, ведь правильно же
