заполучить врага, что умеет так смеяться.
–
Мерантос опять немного помолчал, а заговорил он уже своим голосом:
– Он истину сказал: мне трудно поверить, что в воде можно было купаться и... плавать.
– Можно.
Вожак и Игратос сказали это вдвоем. Их голоса переплелись, как трава после ночного ветра.
– Я верю, что «можно». – Игратос шевельнул плечом и стал смотреть в сторону, на плиты пола. Мы все стали смотреть на Игратоса, и ему это не понравилось. – Если так говорит чарутти...
– Так вот чей это был голос! А я все не мог понять, кто говорил с отцом. – Мерантос покачал головой. – Давно это было. Еще до прихода Карающей. Только слова чарутти заставили тебя поверить? – неожиданно спросил он.
– Нет, – ответил Игратос и сразу же замолчал.
Он больше ничего не сказал, а Мерантос ничего не стал спрашивать. Думаю, Игратос все едино не ответил бы.
А вожак молчать не стал. И спросил он Старшего Медведя, а не притихшего Младшего.
– Ты что-то говорил о тварях в воде. Они все еще встречаются или уже вымерли?
– Не знаю, – Мерантос качнул головой. – В наших реках их нет.
А я не сдержался и фыркнул: слышал я про эти реки – переходят их от одного берега до другого по сухим камням.
Вожак и воин-Медведь тут же посмотрели на меня. Я не успел извиниться за свою несдержанность, когда вожак заговорил со мной. И я обрадовался его вопросу больше, чем внимательному и очень спокойному взгляду Мерантоса. Говорят, что у Медведей тяжелый нрав и хорошая память. Насколько тяжелый нрав у Мерантоса, я не знаю, а вот какая тяжелая у него лапа – видел.
– А какие твари водятся в ваших реках? – спросил меня вожак, и я стал рассказывать.
Вот уж кто умел слушать!
Он слушал меня так, будто я был известным песнопевцем и рассказывал самую интересную песнь последних лет. Вожак слушал и потом, когда я устал и замолчал.
– Если я правильно понял, – сказал он медленно и задумчиво, будто говорить его учил Медведь-наставник, – все эти твари водятся в болотах и сырых местах. – Он подождал, когда я кивну, и продолжил: – А что делается в реках, кто-нибудь слышал? «...что-то пожирает живое на берегу» – так, кажется, говорил Мерантос. Интересно, это «что-то» все еще плавает там или давно уже стало легендой?
– Плавает, – ответил Игратос, пока мы с Мерантосом качали головами. – Плавает, – повторил он намного тише и добавил, не дожидаясь вопросов: – Я слышал, как говорили хосты. Какая-то стая погибла возле разрушенного моста. Их сожрали почти всех. Те, кто выжили, видели длинные тонкие лапы с когтями-крючками. Лапы появились из реки и утащили многих под воду. Хосты так и не поняли, сколько тварей на них напало и какие это твари. Они запомнили только лапы и когти. И еще... – совсем тихо сказал Игратос, и вожак нагнулся к нему, чтобы лучше слышать. – Хосты очень испугались, когда поняли, что твари не боятся кнутов.
– Как интересно... – Голос у вожака сделался каким-то мурлыкающим, совсем как у воина-Кота перед вызовом на поединок. – У разрушенного моста, говоришь?.. Что-то я не встретил там ни одной твари, ни возле моста, ни у берега. Может, они спят по ночам, как думаешь?
Мне стало холодно от его усмешки, а когда я понял, о чем он говорит, то не смог вздохнуть. Игратос тоже испугался слов вожака
– Ты был возле моста ночью, когда все злое и голодное выбирается на охоту? – спросил он голосом сиплым и тихим. – Зачем?..
Дальше он говорить не смог: захрипел и стал кашлять, будто ему передавили шею.
– Так получилось. – Вожак отвечал спокойно, притворяясь, что не видит, как мы боимся. – И не возле моста, а под мостом, – добавил он и опять криво улыбнулся.
Послышался странный звук, от которого все, кроме вожака, прижали уши. А вожак посмотрел на меня и покачал головой. Только тогда я понял, что царапаю полосу между плитами. Я быстро убрал когти и попросил прощения за глупость. Никто не проявил недовольства, даже Ипша не зарычала, все молчали, удивляясь рассказу вожака.
– Ты был в воде? – зачем-то спросил Мерантос.
– Да.
– И ты не умер?!
– Как видишь. – Вожак раздвинул ладони и пошевелил плечами.
– И этот мост был над рекой? – продолжил спрашивать Мерантос.
Мне захотелось свернуться в комок и закрыть глаза, когда я услышал еще одно «да».
– А где еще может быть мост? – спросил вожак, начиная злиться на вопросы Медведя.
– Где угодно, – сказал тот и положил ладонь на плиту. – Между холмами. – Хлопок по плите. – Над трещиной на равнине. – Еще хлопок. – В горах над большим разломом. – Еще один хлопок. – Говорят, были и другие мосты, но я видел только эти. Нет, я видел то, что от них осталось – развалины мостов и башен.
Он вдруг замолчал, а я сидел и слушал дыхание – свое, других – и считал вдохи.
– Кстати, – сказал вожак, когда я досчитал до двадцати шести, – возле каждой башни есть убежище, похожее на это. Ваш клан прятался в нем?
Мерантос медленно покачал головой.
– Мы прятались в дикой пещере, только очень глубокой. А в этом убежище можно спрятать весь наш клан и соседний, и еще останется место...
– А почему?.. – начал спрашивать вожак, но замолчал, так и не спросив. – Или убежище хранителей для вас так же запретно, как и их дороги? – догадался он.
– Запретно, – подтвердил Медведь. – Дороги прокляли Повелители, а к развалинам запретили ходить чарутти. Там можно найти странные вещи. Еще до рождения Игратоса их приносили в дом, их продавали и меняли на другие нужные вещи, но потом погиб соседний клан. Из-за такой вещи. И пожара, где она сгорела. А кто не умер сразу, те заболели странной болезнью. Никто не дожил до следующего сезона.
– Эпидемия... – сказал вожак.
Мерантос повторил незнакомое слово так осторожно, будто пробовал его и еще не знал, можно это съесть или лучше выплюнуть.
– Нет, больше никто не заболел, – покачал он головой, когда вожак рассказал, что значит это слово Хранителей. – Заболели только те, кто видел пожар. Потом вернулись охотники и маленькая стая воинов. Только они и остались живыми из всего клана. Они похоронили мертвых и узнали от больных про большой костер, что разгорелся от вещи Хранителей. Огонь разгорелся сам и погас тоже сам, его тушили, но потушить не смогли. Чарутти сказал, что от колдовских вещей и огонь бывает колдовской, что ходить в развалины и брать вещи Хранителей нельзя. Тех, кто нарушали запрет,
