сожалели. Но это позже, а пока девушки торжествовали.
Когда договор был подписан и заверен нотариусом, секретарь принес оформленные документы на трех рабынь. На присутствующих он сразу надел стальные ошейники с выбитым на них именем Ларны, а третий – для Орихат – вручил Нарин. Ей же он отдал и поводки, прикрепленные к ошейникам рабынь, со страхом взирающих на своих новых хозяек. Ларна отсчитала работорговцу триста золотых и тихо вздохнула про себя – на все про все осталось меньше двадцати даралов. Но об этом она будет думать после, а пока нужно побыстрее завершить визит. Девушки поклонились хозяину дома.
– Я был счастлив познакомиться со столь восхитительно жестокими женщинами, – тоже поклонился он.
– И мне было приятно познакомиться с вами, – дипломатично ответила Ларна. – Месяцев через пять-шесть ждите гонцов с деньгами за товаром.
Подруги попрощались с Фатунгом и покинули его дом. Нарин тащила за собой на цепочке неохотно идущих рабынь, которые затравленно оглядывались по сторонам. Бедняжки едва с ума не сходили от страха, представляя себе пытки, которым вскоре подвергнут их эти жуткие воительницы. Рабыни говорили шепотом, замолкая всякий раз, когда взгляд госпожи падал на них. Предполагать они могли только самое худшее, ведь харнгиратские стервы способны сотворить что угодно. Рабыни полагали, что это будет что- нибудь особенно страшное – если уж воительницы и смерть на колу считают милосердием! Несчастные девушки надеялись, что их на какое-то время оставят без присмотра и они сумеют покончить с собой. Зачем, зачем господин продал их этим тварям?! Впрочем, рабыни, конечно, понимали, зачем – желал наказать за строптивость. Но не могли они соглашаться на все – слишком омерзительно, именно отвращение не давало окончательно опуститься, стать рабынями даже в душе, как многие из их Воспитательного дома.
Ларна надменно шествовала по улицам Нунду-анг-Орма, не обращая внимания на толпу, поспешно расступающуюся перед «харнгиратскими стервами». Нарин не менее надменно шла за ней, таща за собой на поводках тихо плачущих рабынь. Сердобольные горожанки, искренне жалея бедняжек, попавших к жутким воительницам, то и дело совали им сладости. Рыжая делала вид, что не замечает этого, посмеиваясь про себя – пусть себе девочки полакомятся. Рабыни украдкой ели, пока госпожа не видит. В доме Фатунга их заставляли беречь фигуры и очень ограничивали в еде, и девушки страшно тосковали по сладкому, которого почти не видели.
Толпа становилась все гуще, все вокруг поносили «поганых стерв» и Харнгират. Ларна начала сомневаться, что они благополучно доберутся до гостиницы. Она и не подозревала, как их здесь ненавидят. Когда подруги проходили мимо овощных рядов, девушка едва успела увернуться от брошенного кем-то гнилого яблока. Продолжая играть роль стервы, Ларна грязно выругалась и, не подумав, показала Нарин на бросившего яблоко молодого паренька с озорными глазами и торчащими в разные стороны черными волосами.
– Лейтенант! – рявкнула она во весь голос. – Накажите этого скота!
Ларна была уверена, что услышав ее приказ, озорник сразу убежит, но не учла харнгиратскую психологию Нарин и ее боевую выучку – та ведь считалась одной из лучших Диких Рысей в молодежном гарнизоне Дуарамбы. Рыжая сунула Ларне в руку поводки рабынь и взвилась над головами людей в двойном сальто. Толпа потрясенно замолчала. Оказавшись возле паренька, Нарин нанесла ему несколько жестоких ударов ногой в самое чувствительное для мужчины место. Затем снова перемахнула через толпу все в том же двойном сальто и оказалась перед ошеломленной Ларной. Она церемонно поклонилась и столь же церемонно доложила:
– Ваш приказ выполнен, мой капитан!
Возле рухнувшего на мостовую паренька упала на колени какая-то девушка. Она хлопотала вокруг него и звала:
– Ардин! Ардин!
Затем повернулась к Ларне с Нарин и с ненавистью выпалила:
– Твари! Харнгиратские мрази! Будьте прокляты! Прокляты! Прокляты!
И отчаянно зарыдала.
– Чего это она? – с недоумением спросила рыжая. – О мужчине, что ли, плачет? Было бы о ком…
– Наверное, любит его… – с грустью сказала Ларна, проклиная себя за то, что не остановила Нарин. Но все произошло так быстро, что она просто не успела среагировать.
Девушка вздохнула, понимая, что виновата во всем сама: снова не подумала, сглупила, снова забыла, что чужая душа – потемки. И теперь на ней еще один грех, за который придется платить. Рыжую винить нельзя – она продукт харнгиратского воспитания и считает свои действия единственно верными, тем более что получила приказ. Но остолбенением толпы, потрясенной скоростью и бесчеловечной жестокостью расправы, грех не воспользоваться. Иначе целыми отсюда не выбраться, забьют. Она передала Нарин поводок и рявкнула:
– Все видели?! А ну, расступитесь скоты! Освободите дорогу!
Люди расступились, и подруги не преминули этим воспользоваться, скрывшись в одном из боковых переулков. И хорошо, что успели, так как вскоре с площади раздались вопли: «Где суки?! Бей харнгиратских стерв!».
Девушки и не подозревали, что этим же вечером безумствующая толпа закидает гнилыми овощами и дохлыми кошками харнгиратское посольство, пытаясь прорваться внутрь, и только совместные усилия городской стражи и Диких Рысей, отправленных послом на помощь, смогут остановить бунтующих горожан. Ничего не понимающая посол Харнгирата получит несколько официальных нот протеста и будет вынуждена взять на полное содержание семью искалеченного Нарин паренька. Она допросит всех своих офицеров, пытаясь понять, кто из них оказался такой дурой, чтобы пройтись по столице недружественной страны в парадной форме, да еще и избить горожанина. Но у всех найдется алиби, и посол так и останется в недоумении. Ей еще долго придется гасить волны возмущения.
Но это будут далеко не все последствия самодеятельности подруг. Пройдет полгода, и возмущенный молчанием Харнгирата Фатунг отправится в посольство выяснять, в чем дело. Потрясенная до глубины души посол будет несколько раз перечитывать дикий и непонятный контракт, а затем, сопроводив гневным письмом, отправит копию командору гарнизона Дуарамбы.
Еще через месяц матерей Ларны и Нарин срочно вызвали в комендатуру. Они зашли в кабинет командора и застали ту в таком состоянии, в каком своего всегда выдержанного командора никто из гарнизона еще не видел. Та, опершись руками об стол, стояла вся красная. Старая женщина тяжело дышала, гневно глядя на вошедших. На столе лежал какой-то только что распечатанный пакет из свежей почты. Дарин, видя, что происходит что-то не очень приятное, сглотнула комок в горле и доложила:
– Госпожа командор, по вашему приказу лейтенант Орсанх и обер-сержант Тиоман явились!
– А-а-а, явились, голубушки… – ядовито протянула командор. – Идите, идите сюда, красавицы вы мои… Я вас сейчас порадую! Это что такое?! Что это такое, я вас спрашиваю?!
Она стучала кулаком по письму и надрывно орала еще минут десять. Растерянная Дарин дождалась, пока командор замолчит, и осторожно поинтересовалась:
– А что там? Что случилось?
– Что случилось?! У нас в гарнизоне, значит, новые офицеры объявились?.. Да я их еще и рабынь покупать на Аллиорноин послала? Значит, у нас госпожа Ларна Орсанх капитаном заделалась, а госпожа Нарин Тиоман – лейтенантом? Хотела бы я знать когда сие знаменательное событие имело место быть?!
Тон командора стал очень ехидным, но Дарин не обратила на это внимания. Она с отчаянием взглянула на Раду, и та, выглядя ничуть не лучше, покивала – похоже, что их драгоценные дочери что-то утворили. Что-то очень серьезное, так как командор исходила пеной, угрожала засечь обеих, подвесить на дыбу и сжечь живьем. И все это одновременно. Стражницы стояли перед ней вытянувшись, но каждая была мыслями далеко отсюда – им очень хотелось, чтобы их драгоценные детки оказались здесь и сами ответили за свои художества.
– И где же сии отроковицы? – несколько успокоилась командор, – А ну-ка давайте их сюда!
– Они далеко… – растерянно сказала Дарин, они с Радой недавно получили письма дочерей и
