Пантерий скакал по кустам, пытаясь свистом и ласковыми уговорами вернуть к нам прячущуюся за березками Брюху. Брюха дрожала ногами, но желания возвращаться не выказывала. Марго сортировала уцелевший багаж. Ладейко пыхтел, нависая грозной тучей над плененным Васьком, но абсолютно не знал, что с ним делать дальше. А Сашко и Зюка, обнаружившиеся в кустах под мешками, глядели в небо. Сашко безучастно, а Зюка – с глупою улыбкою.
– Зюкочка, ты умыться не хочешь? – осторожно поинтересовалась я у нашей штатной покойницы.
Зюка удивленно подняла те бугорки, на которых, по идее, должны были расти бровки, но бровок не было. Да и реденький белесый пушок на голове тоже трудно было назвать волосами. Зюка словно первый раз в жизни глянула на свои руки, явно позелененные травяным соком, и потерла пальчиком кожу. Кожа оказалась желтушно-серой. Зюка обиженно скривилась и как ребенок посмотрела на меня, всем своим видом показывая, что желает остаться зелененькой.
– Ну, как хочешь, – не стала я неволить дурочку, – вон иди, присмотри за дядечкой, а то Сашко икает, глядя на тебя.
«Дядечка» как раз очухался и попытался встать вместе с колесом, и самое удивительное, что у него это получилось. Вот ведь здоровый битюг! Он рычал, крутясь туда-сюда, а вокруг него петухом прыгал Серьга, не зная, что с ним делать. Хорошо хоть, что на голове Васька до сих пор был платок. Он пытался его всосать и выплюнуть, а павлинов корежило от отвращения.
Я подобрала свой потерянный в бою сапог и, тихонько ткнув им в царька, поинтересовалась:
– Ты угомонишься наконец, грозный воин?
– Да я вас!!! – взревел царек, но добросердечная Зюка приподняла край платка, чтобы заглянуть, кто там такой, и Васек подавился своими «атями», утратил весь свой гонор и попытался даже пятиться, забыв про колесо. Серьга попридержал его, собиравшегося навернуться, и царек, видимо сообразив, что находится в полной нашей власти, весь как-то сник, буркнув: – Чего вам от меня надо?
– Нет, это чего тебе от нас надо? – сразу взъярилась я. – Ты зачем сюда егерей притащил? Ты вообще о чем думал? Ты кем себя возомнил? Это что тут за военные походы карликового государства?
– А вы первые начали! – взревел Васек, при этом прилипшие ко рту павлины сделали странное судорожное движение, словно собрались разбежаться.
Заинтересованная Зюка снова приподняла край платочка, и Васька, всхлипнув, взмолился:
– Да прекратите же вы это! Оставьте мой платок в покое! Что я вам сделал? Не я ж сюда эту дружину притащил. Так воровская сходка решила, и не наша серебрянская, а столичная, после того как ваша Марта всем ворам войну объявила.
– Наша Марта?! – сипло удивилась я, потеряв голос от возмущения. И тут только обнаружила, что Ланка молчит все это время, как воды в рот набравшая. Пошарила взглядом по полянке и с подозрением поинтересовалась: – А чего это у нас старшая гроссмейстерша помалкивает?
– Да, действительно, – поддакнула Маргоша, сидящая на баулах и внимательно слушающая допрос царька, – а то как-то нехорошо, барышня, получается, может, ты сейчас рыскаешь по полянке и у людей потаенные мысли считываешь?
– Я не рыскаю, – придушенно хрюкнула у меня над ухом Ланка так внезапно, что я подпрыгнула от страха и завизжала.
– Ты что пугаешь, бестолочь? А ну проявляйся немедленно, а то я тебя отдубасю за такие дурацкие шуточки!
– Не мо-гу, – по слогам выдавила старшая гроссмейстерша Ведьминого Лога, – я кость проглотила.
– Да что ж за глотка у тебя такая!!! – взвыла я, хватаясь за голову.
Маргоша закатила глаза, а Зюка решила потрогать длинным пальцем, чего это разговаривает в воздухе, ткнула наудачу и попала прямо в Ланку. Та упала, образовался круг придавленной травы.
– Ага, теперь мы знаем, как отслеживать твои передвижения.
Васек, накрытый платком, усиленно вертел головой, пытаясь понять, чего это у нас происходит. И, сжалившийся Серьга, видя, что мы забыли о пленнике, занятые собственными делами, убрал с лица разбойника павлинов. Так что первое, что увидел Васек, была выпяченная челюсть Ладейко и толстые клыки, приподнимающие его верхнюю губу.
– Что ж теперь делать? – расстроенно спросила я.
– Может, ей слабительного дать? – внесла предложение Маргоша.
Ланка хныкала и каталась по траве, отчего казалось, что стебли сами собой ложатся на землю. Я подумала, что вот так и рождаются суеверия. А Триум, проснувшись, еще и предупредил:
– А тем, кто угодное бесам творит: непристойность всякую, чародейство и волхование, и колдовство, звездочетие и чернокнижие, чтение отреченных книг, альманахов, гадальных книг, коии верят в громовые стрелы и топорки, в усовье и в матку, в камни и кости волшебные и прочие всякие козни, кто чародейством и зельем промышляет, – того небеса не помилуют, люди же проклянут, а обиженные вопиют к Пречистой Деве. Тому будет и душе погибель, и дому разорение.
Я поморгала рассеянно: ну и к чему это было сказано?
Роща приютила наш табор. За день мы уж вовсю там обжились. Зюка развела костер и кормила нас кашей, мы, утомленные, спали, пристроившись кто где. Даже Васька на своем колесе как-то обмяк и смирился. Ладейко таскал дрова для «покойницы», однако, несмотря на все наши уверения, ближе двух шагов к ней не подходил, нервно скалясь на каждую ее улыбку. И только Сашко, безучастный, как пролитый на пол кисель, внушал нам опасения, тем более что, пока я гонялась по поляне за громогласно рыдающей, но совершенно невидимой сестрицей, Маргоша умудрилась влить в Скорохвата какую-то гадость из скляночки темного стекла. И сколько я ее ни пытала, она из вредности поджимала губы и говорила, что забыла состав.
– Маргоша, – укоряла я ее, чувствуя, как зевота раздирает рот и слипаются глаза.
– Бессовестная она, – поддакивала слегка успокоившаяся Ланка, – мало ей, вишь, проклятий, она еще и лечить людей собралась.
