Глава 5
Некогда городские концы были обособлены, но уже Владимир Булат не помнил тех времен: Верхотур умел объединять. Старые границы оказались затерты, местами забыты, теперь столица делилась, да и то весьма условно, на слободы: само собой, Кремлевскую, Купеческую, Ремесленную, Дружинную, Волховскую (она выделялась только потому, что в ней высился внушительный Всебожественный храм, вообще же капища стояли на каждом углу), Иноземная и так далее.
Нехлад шел в Ремесленную. Там он, спрашивая прохожих, отыскал Резчйкову улицу — это название тоже было более чем условным, ибо на своем протяжении она звалась еще и Ковальской, и Гончарной. Обычное, впрочем, дело в Верхотуре. Нехлад слышал, что на всю Ремесленную слободу только Кожемякин переулок где-то у северной стены соответствовал своему имени от первого до последнего дома.
В мастерской Косаря, известного резчика, славного своими работами по хрусталю, его встретил услужливый паренек лет четырнадцати, предложил снять плащ и шапку, после чего спросил, в чем нуждается драгоценный гость. Так и сказал: «драгоценный».
— Я хочу поговорить с мастером Косарем.
— Прошу в дом, достопочтенный. Мастер очень занят, но, может быть, уделит для тебя минутку. А ты пока посмотри на товар. Да может быть, и я смогу что-то подсказать.
Нехлад, хоть и не самый редкий гость в столице, не сразу вспомнил, что нужно. Сунул пареньку в руку мелкую монетку и сказал:
— Все же постарайся убедить мастера выйти ко мне. Не привык он в глуши сурочской к таким отношениям. Паренек убежал. Из-за двери, за которой он скрылся, донеслись многочисленные голоса. Семья или ученики и подмастерья Косаря. Второе вернее: голоса все мужские.
Яромир не собирался «смотреть на товар», но взгляд поневоле упал на расставленные по полкам изумительные вещицы. Косарь не зря прослыл великим искусником. Он умел придать своим изделиям неуловимое дыхание жизни, ни на гран не отступая от канонов.
Кто-то закашлял в углу. Нехлад присмотрелся: старик сидит, сухонький, но подвижный. Ну конечно, тут никого наедине с товаром не оставят — город!
— Здрав будь, отец.
— И ты здравствуй, юнец, — откашлявшись, ответил тот. — Вижу, не глянулись тебе товары?
— У меня дело другое.
— Ну надо же, — проворчал старик. — Вот денек выдался: все с какими-нито делами идут.
— У меня заказ, — пояснил Нехлад. Старик смягчился:
— А. добро! Это, знаешь, как раз таки дело, а не то, чтобы болтовня какая-всякая. А то вишь, пришел тут один: борода до пупа, как снег бела, и взашей не выставишь —
— Кто же этот краснобай? — спросил Нехлад, чтобы поддержать разговор.
— Да шлендра этот, — охотно ответил старик. — Нонче про него только и говорят повсюду. Маг- стать! Древовед, или как уж там его кличут…
— Древлевед? — подсказал Нехлад.
— Он самый. Тоже мне маг — посох вытесал и пошел поучать, будто больше людей учить некому.
— А ты, старче, должно быть, отцом Косарю приходишься?
— Почти. Учил я его, — поправил старик, хотя видно было: ошибка посетителя ему лестна. — Нонче- то уж он сам кого хошь научит, цельную артель себе завел, а глянь: тоже уши развесил!..
Тут вошел сам Косарь, и старик замолчал, отвернулся, делая вид, что смотрит на одну из хрустальных чаш.
Мастер был ростом невысок, как все резчики, сутул, часто прикашливал. Однако лицо его не было болезненным, а в глазах светился огонек, сродни тому, с которым Ростиша разгадывал тайны синтанского языка.
Когда Яромир показал ему бронзового сокола, по лицу мастера можно было предположить, что сейчас он слово в слово повторит восторги по поводу тонкой работы. Но Косарь сказал иное:
— Да! Вот то самое, о чем говорил Древлевед!
— Что?! — поразился молодой боярин. — Маг говорил об этой вещице?
— Нет, почтенный, маг говорил об искусстве. О том, что умение воссоздавать то, что видел раньше, — это ремесло. А искусство… Это умение прозревать сущность вещей.
— Он так сказал? — спросил Нехлад, стараясь не выдать волнения.
— Да. Наделить творение собственной волей — вот что такое настоящее искусство.
Яромиру вспомнилось лихское предание, и он спросил:
— А как это сделать — маг подсказал? Как наделять творения свободой воли?
— Нет, — вздохнул мастер. — Это, по его словам, каждый постигает сам. — Он помолчал, потом, словно сбросив оцепенение, поднял взор, только сейчас по-настоящему присмотревшись к посетителю, и спросил: — Почтенный гость хотел сделать заказ?
— Я хочу, чтобы ты вставил сюда хрустальные глаза. Видишь, тут отверстия, а при них зажимы?
— Действительно, — кивнул Косарь, поднося сокола к свету. — Хм, два шестигранных глазка… Тонкая работа. Но мы сделаем. Нет, не мы — я сам. Хочу подольше полюбоваться на это чудо.
— Прости, мастер Косарь, но, если тебя не затруднит, сними мерку, а светильник я заберу, — настойчиво попросил Яромир. В глазах резчика колыхнулась обида, и Нехлад пояснил: — Я доверяю тебе, но светильник мне нужен… Нет, не так, — поправил он себя, чувствуя, что даже ради бронзовой птицы не стоит говорить неправду. — Эта вещь многое значит для меня, я не хочу с ней расставаться. Мастер покачал головой:
— Хорошо. Подожди немного.
Зайдя за прилавок, он вооружился тонкими серебряными мерками, записал все необходимое на бересте и вернул светильник.
— Два золотых это будет стоить. Приходи послезавтра, примерим. Но если ошибусь — за новую работу заплатишь еще.
Нехлад расплатился без возражений.
Свечерело, но, несмотря на позднее время, Яромир решил попытать счастья и в Кузнечной слободе — благо до нее было рукой подать.
Дом кузнеца Нечая ему указал первый же встречный горожанин. Имя искусника с уважением произносили во всех частях света, и здесь его каждый знал.
Дверь в лавку, пристроенную, по верхотурскому обыкновению, к дому, была уже закрыта, но ворота на ночь еще не заложили. Подмастерье помялся, однако впустил гостя. Три кузницы стояли под навесом прямо во дворе, на задах едва курилась еще одна, отгороженная бревенчатой стеной. В ней горел свет.
— Пригласи, пусть войдет, — послышалось изнутри, когда подмастерье сообщил о прибывшем.
Вдоль стены сидели четверо кузнецов, лет, пожалуй, от тридцати до пятидесяти, хотя по не отмытым после трудового дня лицам судить было трудно. Напротив, под окошком, сидел тот, в ком Нехлад сразу узнал мага.
Высокая жилистая фигура, благообразная борода до пояса, цепкий взгляд серых глаз. Стариковски скрюченные пальцы сжимали резной посох. Одет он был в простое долгополое одеяние, перехваченное широким поясом со множеством кошелей, из-под которого виднелись тяжелые походные сапоги; плащ лежал рядом на лавке.
— Яромир Нехлад, сын Булата? — спросил он и сам себе кивнул: — Мне правильно тебя описали.
— Кто же описывал? — спросил Нехлад.
— Все, кого я спрашивал. Представляться не буду, сам должен знать.
— Древлевед? Великий маг?
