— Почему в Альгальде? — не понял эльф.
— А где же? Ведь Карол был королем Альгальда, убили его в тамошнем замке, значит, и похоронили где-то неподалеку. Люди всегда так поступают.
Право, лучше бы Хельги помалкивал — избежал бы новых упреков в невежестве.
Оказывается — и этот факт тоже был известен каждому школяру — в последние десятилетия жизни Карол впал в подозрительность, боялся заговоров, никому (кроме дорогого друга Аларика) не доверял, на одном месте подолгу не задерживался и на родине не показывался годами. Империя его в те времена охватывала большую часть человечьего Староземья, простиралась от Безрудных гор до самых Арвеев — можно было путешествовать месяцами, не пересекая ее границ. Ворота всех дворцов и замков Приморских герцогств, Срединных земель и Прилесья были распахнуты для Карола Освободителя. В каком из них настиг его коварный удар судьбы и где нашло последний приют тело его, историки и летописцы, столь красочно повествующие о жизни и смерти величайшего из правителей, почему-то решили умолчать. Или их заставили?
Но ведь не может такого быть, чтобы всех до единого? Наверняка хоть один да устоял пред чарами и запретами, не убоялся поведать миру правду. Значит, надо искать, искать — вдруг повезет?..
Просто удивительно, до чего может довести смертных стремление к власти!
Убить собственного брата по оружию — это просто в голове не укладывается! Ведь когда заключаешь братский союз, возникает связь прочнее кровной. О супружеской и говорить нечего, она в сравнение не идет.
Как обычно бывает: муж с женой поживут вместе год-другой, потом разойдутся на все четыре стороны, а то и искалечат друг друга, не поделив имущество. Некоторые боги не разрешают своим поклонникам разрывать брачные узы. Хотя казалось бы, какая им разница? Наверное, это не сами боги, а жрецы, из вредности, от имени своих богов сочиняют глупые запреты. Это еще хуже. Потому что тогда мужья забивают жен до смерти, а женам приходится травить мужей погаными грибами. Такое сплошь и рядом случается.
Помню, в нашем фьорде помер кормчий Сьельв Длиннорукий. Туда ему, кстати, и дорога — редкий был скотина. Обзывал меня «волчьим выродком» и кидал камнями в голову. Впрочем, доставалось от него не мне одному, а любому фьордингскому детенышу, случайно оказавшемуся рядом с его домом. Наверное, Сьельв страдал паранойей, ему постоянно казалось, что окружающие только и мечтают его обокрасть. Хотя у него и брать-то было нечего, сам все пропивал.
Понятно, что жена его, тетка Хольда, в конце концов, потеряла терпение и пошла к вельве.[10]
Та, как водится, впала в транс, пообщалась с асами, а потом сообщила, что Великой Фригг неугоден их развод, богиня не дает на него своего позволения. Бедная Хольда ушла ни с чем — и что бы вы думали?! Недели не минуло, как Сьельв помер, якобы отравившись дурной сивухой. Но прошло еще немного времени, и по фьорду пошли нехорошие слухи. Жена Грольфа слышала от жены Отара, что жена Кнута сказала ей, будто Хольда проболталась жене Бриньольва, что не в сивухе дело, а в вареных мухоморах. Папаша-ярл учинил допрос, бедная баба созналась в убийстве. Короче, все умерли, как говорит Макс.
Вот что такое матримониальные отношения! Думаю, существам благоразумным следует их избегать, по крайней мере, до тех пор, пока у них не появятся дети. Но и тогда следует трижды подумать, прежде чем навязывать беззащитному отпрыску общество второго родителя. Одного вполне достаточно для счастливой и благополучной жизни. К примеру, я в детские годы отлично ладил с подменной матерью, но прекрасно обошелся бы без папаши-ярла. Хорошо, что я успел вырасти прежде, чем убил бы его. Проживи я во фьорде годом дольше — дело непременно кончилось бы отцеубийством, ведь подменная связь приравнивается к кровной.
Но совсем иное — братский союз. Я знавал многих братьев и сестер по оружию — все они даже помыслить не могли о том, чтобы причинить друг другу вред. Это все равно что убить самого себя… Нет, легче убить самого себя. Не представляю, как Аларик мог решиться на подобное! Каких только чудес не бывает на свете!
И все ради власти. Жажда власти — очень опасная вещь. Именно из-за нее за последние несколько лет мир наш едва не погиб четырежды и снова, в пятый раз рискует погибнуть. Совершенно не понимаю, чего привлекательного в ней находят? На мой взгляд — только лишнее беспокойство. Когда мы с Меридит перешли из пехоты в разведку, наши воинские звания сделались чисто номинальными. Мы имеем статус сотников, получаем плату, положенную сотникам, при этом предоставлены сами себе и не обременены толпами подчиненных — какая красота! Но прежде мы были вынуждены командовать своими сотнями, а до этого — десятками… Боги Великие, сколько же было мороки! Представляю, каково приходится тысячникам, полководцам, тем более королям! Врагу не пожелаешь!
Но королям деваться некуда — такими они родились, против предназначения тоже не пойдешь. Зачем лишние проблемы тем, кого такая доля миновала — вот загадка. Пожалуй, это у них от чувства собственной неполноценности и несамодостаточности. Не могут самоутвердиться иначе, как за чужой счет. Тут есть чему посочувствовать — они несчастные, ущербные твари.
Я бы их сразу убивал, чтобы не мучились сами и не причиняли хлопот другим. В частности, нам. Надоело без конца спасать мир, диссертация плохо продвигается. Материала прорва — обрабатывать некогда…
Не забыть про пиявок, про пиявок не забыть!..
Скорее бы уже в Даан-Азар — пиявки ждут!
Мне начинает казаться, что мы зря теряем время. Право, легче добраться до Трегерата, сходить в публичную библиотеку и поискать нужные сведения там, нежели разгрести многовековые книжные завалы Оттона. Быстрее будет. Но боюсь, наши со мной не согласятся. Будем рыть дальше, до победного конца.
Сейчас я пойду спать, а завтра поутру опять «в борозду», как говаривал один мой десятник, бывший землепашец… Да, засиделся я сегодня. Темно за окном, ночь. Люблю. Спригганы — существа от природы ночные, это проклятие вынуждает нас подстраиваться под чужой образ жизни…
— И когда же это кончится, твари добрые?! И что за напасть на мою седую голову?! — раздался вдруг голос, скрипучий и сварливый. Откуда он шел — непонятно, вроде бы из пустоты.
Хельги отложил перо, с любопытством огляделся. Другому на его месте, пожалуй, стало бы жутковато. Представьте себе: глубокая ночь, полутьма, которую не в силах развеять неверный огонек единственной свечи (другого освещения в королевской библиотеке предусмотрено не было — зачем, кому придет в голову читать на ночь глядя?); на полу и стенах — длинные тени странных очертаний, похожие на зловещие профили; огромные залы, наполненные древней мудростью людей и нелюдей, и вдруг в глухой тишине — голоса!
Но подменного сына ярла Гальфдана Злого, как известно, пугали только три вещи на свете, и таинственные библиотечные обитатели в их число не входили.
— Ну чего башкой вертишь? — продолжал голос. — Все равно не увидишь, покуда сам не захочу!
— Так захоти! — Хельги начинал раздражаться. — А то я и сам исчезнуть могу. Что, так и будем вслепую разговаривать?
Оно появилось из ниоткуда — маленькое серенькое существо, поросшее жиденькой, будто побитой молью шерсткой. Ничего диковинного в нем не было — обычный домовый гоблин. Точнее, замковый. Или библиотечный, кому как угодно.
— Я в этих стенах живу уж три века как. И такого отродясь не бывало, чтобы тут столько чужого народу толклось! Днем от вас покоя нет — ладно, терплю. Так теперь еще и по ночам повадились! Чернокнижники, что ль? Так зря стараетесь. Нету у нас черных книг, ни единой, можете не искать. Ступай себе восвояси, дай отдохнуть. От свечи глаза устали.
— Пожалуйста, я потушу, — пожал плечами урожденный спригган, существо от природы ночное. — Мне и без нее хорошо, я просто забыл… — Он загасил пламя.
— И что толку?! — возмущению гоблина не было предела. — Что толку, я спрашиваю, ежели твои глазищи еще хуже светятся?! Ну и страшные же вы твари — чернокнижники, доложу я вам! Ступай прочь,
