Упав на спину, я схватился за воткнутый в пол кинжал, гадина протянула ко мне жилистые руки и тут же проворно отпрыгнула в сторону, избежав струи призрачного пламени.
Появившийся на чердаке Шуко ударил еще раз, и еще, и еще, кидая
— Ты появился вовремя, — переведя дух, сказал я, все еще лежа на спине. — Очень вовремя.
— Твоему хладнокровию можно только позавидовать, — произнес цыган, разглядывая место моего сражения с лакальщицами. — Ты был на волосок, Синеглазый.
— Скажи мне то, чего я не знаю, — проворчал я, убирая оружие в ножны. — Помоги.
Он протянул руку и помог мне встать.
— Лакальщица в трансформации? — Шуко глянул на мою безжизненную руку. — Тебя сильно зацепило?
— Ерунда. Через полчаса все пройдет.
— Об этой гадине ты говорил нам с Рози?
— Угу. — Я посмотрел на дыру в крыше. Преследовать ее все равно поздно. Бегает она гораздо быстрее нас.
— Кажется, она тебя преследует.
— Это могло быть и совпадением, — заметил я и сменил тему: — Ты закончил с делами?
— Нашел троих. Судя по всему, какое-то время госпиталь останется чистым, я поставил останавливающие
Я не возражал.
Мы возвращались через руины Апельсиновых кварталов — той части Солезино, которую сильнее всего разрушило недавнее землетрясение. Дома новых застроек все до одного превратились в обломки, а здания прошлых веков и те, что возвели на старых фундаментах, находились в разной степени поврежденности: от сетки трещин на желтых фасадах до едва держащихся стен, в любую секунду способных рухнуть на дорогу. Самым монолитным оказался старый дворцовый комплекс императоров прошлого, расположенный на каменистом, пребывающем в сильном запустении и поросшим лесом холме — длинная колоннада рядов и большой куполообразный храм, отстроенный последним императором в честь богов и превращенный в церковь в эпоху расцвета христианства.
Район был совершенно вымершим, он опустел еще до начала мора, поэтому за всю дорогу мы встретили лишь стаю одичавших собак, облаявших нас издали. Шуко швырнул в них камень, и этого оказалось достаточно для того, чтобы свора убралась куда подальше.
— Зачем мы пошли здесь? — недовольно спросил я у него, с трудом перебираясь через колонну, рухнувшую поперек дороги.
— Во-первых, я устал от трупов на каждом углу. Во-вторых, хочу тебе кое-что показать.
— Надеюсь, это того стоит.
— Уверен, что ты оценишь.
Я недоверчиво хмыкнул, но решил не торопить события. Спустя десять минут он привел меня к огромной груде камней, в которой с трудом можно было опознать некогда величественное здание.
— И что это? — равнодушно спросил я, оглядывая развалины.
— Логово Ордена Праведности, — осклабился цыган. — Им крепко досталось.
— Неужели никто не выжил? — изумился я.
— Верно. Достаточно серьезный удар по Ордену в этом регионе. Чтобы восстановиться, им потребуется несколько лет.
— Всему краю потребуется несколько лет, чтобы прийти в себя. И лет двадцать, чтобы восполнить население. Скоро начнется голод, затем полное безвластие, отсутствие товаров и прочие беды. Солезино придется постараться, чтобы стать таким, как прежде.
— Ну, до этого дня мы точно не доживем, если только не соберем всех существующих темных душ, — рассмеялся цыган. — Я не вижу на твоем лице особой радости.
Я пожал плечами:
— В Ордене полно гнид, все время вставляющих нам палки в колеса, но случившееся здесь меня не радует, впрочем, как и не печалит. Мне глубоко плевать на Орден, и я предпочитаю вспоминать о нем пореже. А пинать мертвецов… не по мне.
Он хмыкнул и решил ничего не отвечать.
Мы шли в молчании, и постепенно разрушенные кварталы остались позади, вновь начались улицы с трупами и немногочисленными прохожими, и я опять натянул маску. Шуко двигался чуть впереди. Он прекрасно знал город, вел меня какими-то проулками, сквозь арки внутренних дворов, где царили траур и тихий плач, мимо заколоченных лавок, через вымершие улицы. Трижды мы встречали души погибших, просивших нас о милосердии.
Продвигаясь к палаццо кардинала, я думал о странной перламутровой твари. Она была необычной, я бы даже сказал парадоксальной, и явно имела на меня зуб. Так некстати вспомнился ночной сон и эта тварь под окном. Если бы сон был реальностью, то меня бы уже не было в живых.
Я дал себе слово — прежде чем лечь спать, поставить под окном ловушку.
Какой-то пьяница прицепился к нам на перекрестке, увязался следом, вопя, что мы должны разделить с ним выпивку, прежде чем сдохнем и мухи залезут к нам в глазницы. Шуко послал его куда подальше, но выпивоха, разумеется, не отстал, лишь обиделся, полез в драку, схватил меня за куртку, за что тут же получил в зубы.
Темную душу мы встретили возле городской ратуши, среди распластавшихся мертвых и умирающих. Она сидела, поджав под себя ноги, и впихивала в немаленькую пасть оторванную человеческую руку, хрустя костями и противно чавкая. Мы разобрались с ней довольно быстро, хотя и привлекли внимание местных. Вместо благодарности в нашу сторону понеслись проклятия, так что пришлось уходить довольно быстро. Завернув за угол, мы со спокойного шага перешли на бег и пронеслись несколько кварталов, путая следы.
Сейчас многие готовы убить стражей хотя бы за то, что нам не надо бояться мора. А драться с горожанами, даже если это человек пятнадцать — двадцать и половина из них уже болеют, — глупейший и ненужный риск. Лучше убраться подобру-поздорову. Мы поступили совершенно верно, так как, свернув на поднимающуюся наверх, увитую виноградными лозами улочку, услышали в отдалении гневные крики преследователей.
Они не нашли нас, побежав в совершенно ином направлении, и Шуко послал им вслед несколько ругательств, а затем сказал мне:
— Неблагодарные ублюдки! Мы спасаем их от порождений мрака, а они в ответ только и ждут, как бы нас прибить.
— Не могу их винить. Людей очень гневит, когда рядом не такие, как они, — ответил я ему. — А уж когда человеку не надо бояться мора, который в любой момент может отправить тебя к праотцам… Но да, неблагодарные ублюдки. Согласен.
— Чертовы идиоты! — сплюнул Шуко.
Мы двинулись через квартал Веселых ночей, местечко, всегда славившееся лучшими девочками со смуглой кожей и блестящими черными волосами. Женщины Каварзере известны своей красотой и любвеобильностью. Проповедник частенько называл таких блудницами, впрочем, сам был не прочь на них поглазеть при случае.
Квартал Веселых ночей — известная улица Солезино, но сейчас она находилась не в самом лучшем виде. Кроме наших шагов здесь раздавалось лишь карканье сытого воронья да тихие стоны умирающего за оградой ближайшего дома. Воздух был густым и прогорклым — тянуло мертвечиной и горелым мясом. Люди лежали на мостовой и в сточных канавах. В основном женщины, жившие и работавшие здесь.
Шуко склонился над одной из них, с разорванной одеждой, полуголой и уже с неделю как мертвой, сокрушенно покачал головой:
— Когда мор только начался, квартал не трогали. Здесь было много крепких ребят, защищавших своих девочек. Но неделю назад грабежи докатились и сюда. Половина сутенеров к тому времени передохла, у
