— Если у вас нет никаких обвинений, то я отправлюсь спать. — Жетон меня ничуть не тронул.
— Я хочу спасти жизнь вашего друга и щенка, которого он тащит с собой. Ну как? Я смог хоть немного заинтересовать вас?
— Горячий чай, колбасу и пшенную кашу, — ответил я. Он рассмеялся, подозвал хозяина, сделал заказ.
— Моя организация давно следит за вами, и я хотел бы предложить сделку.
— Слушаю. — Я не стал говорить ему, что куда безопаснее заключить сделку с Дьяволом, чем с законниками.
— Меня очень интересует, что произошло в Солезино и при каких обстоятельствах была разрушена наша штаб-квартира.
Я дернул бровями, несколько удивленный поднятой темой:
— А что в обмен?
— Мы забудем о трагической смерти господина Александра. Поверьте, это поможет избежать вам в дальнейшем множества неприятностей.
— Ну, к смерти господина Александра, который, попрошу заметить, по словам Ордена, был изгнан от вас, я не имею никакого отношения. Что касается Солезино, то случившееся в нем не является секретом — мор юстирского пота оказался ужасной трагедией, и, поверьте, я бы с радостью забыл о тех днях. Что касается здания Ордена, то землетрясение не щадит никого. Возможно, это кара Господня за какие-то грехи.
— Я разочарован, — поджал губы безымянный орденец с жетоном высшего жреца. — Вы не желаете быть откровенным, и это не пойдет вам на пользу. Что касается грехов, то если бы Всевышний карал за каждый грех, Арденау бы уже лежал в руинах, а все стражи превратились в соляные столбы.
— Это все, что вы хотели обсудить? — холодно спросил я.
— Ну что вы. Я всего лишь проявил личный интерес. А теперь, собственно говоря, дело, в связи с которым маленькие разносчики новостей трудились всю ночь, чтобы этот человек успел вас поприветствовать.
Мужчина, подошедший к нам, сел рядом с законником и улыбнулся мне, хотя его глаза оставались холодны:
— Эта встреча рано или поздно должна была состояться, Людвиг.
— Я удивлен. Личный колдун маркграфа Валентина в такой дыре, — сухо бросил я, слыша, как в моих ушах бьет тревожный набат. — Сегодня какое-то утро встреч, господин Вальтер.
— О, вы сочли за труд узнать мое имя, это льстит. Признаться, у меня была бессонная ночь, пока я сюда добирался, страж. Мне пришлось пошевеливаться, чтобы вас снова не потерять. Маркграф Валентин вновь передает приглашение посетить его гостеприимные земли. Замок Латка готов распахнуть перед вами свои ворота.
«Уверен, он распахнет не только ворота, но и тюремные подвалы», — подумалось мне. Но вслух я произнес:
— И вновь я с сожалением отказываюсь.
— Так я и думал. — У колдуна появилась неприятная особенность — поглаживать шрам на лице. — Но, если вы не заметили, ситуация несколько изменилась. Сейчас не Ночь ведьм, и мы не в замке Кобнэк. Мы в провинциальной дыре, где нет ничего, что помешает нам исполнить волю маркграфа.
— Одно уточнение, — сказал я, поднимая палец. — Отсюда до земель Валентина Красивого четыре дня пути на юг. Это не его владения.
— На ваше уточнение у меня будет другое уточнение, — притворно вздохнул законник. — Здесь нас ждет господин колдун, на улице — люди милорда, и, скажу вам по секрету, страж, они сущие головорезы.
— Думаете, меня это может испугать?
— Нет. Что вы. Конечно нет. — Он поднял руки в притворном жесте мира. — Всем нам известна ваша смелость.
— Тогда не вижу смысла продолжать разговор, — сказал я, вставая из-за стола.
— Но также всем известен ваш здравый смысл и то, что вы не любите, когда погибают невинные люди. Если вы будете упрямиться, господину колдуну, к нашему обоюдному сожалению, придется выполнять задание господина силой. Разумеется, эти действия не останутся без свидетелей. Ваш друг, страж, будет в курсе, а свидетели в таких делах никому не нужны.
— Я убью и его и малолетнего щенка, — без всякой злобы сказал Вальтер, и было видно, что он не лжет.
Убьет и не поморщится.
— У вас есть выбор, Людвиг. — Законник посмотрел на свои ладони. — Уйти сейчас вместе с нами, не поднимая шума, и тогда мальчик и старик будут жить. Или же начать упрямиться, и последствия этого будут очень неприятны…
Он с «огорчением» вздохнул.
— Что вы изучаете? — спросил я у него.
— Увлекаюсь хиромантией на досуге. Смотрю на свою линию жизни. Так каков ваш ответ? Уезжаем, или вы будете упорствовать?
— Какие у меня гарантии, что моих друзей не тронут?
— Слово колдуна, — сказал Вальтер.
Я усмехнулся, и он, правильно расценив мое недоверие, достал из кармана гвоздь, проколол большой палец, провел линию на столе, четко проговорив:
— Даю слово, что твоих друзей не тронут, они смогут ехать, куда пожелают, когда им это будет угодно. Клянусь в этом моей колдовской силой.
Кровавая линия на столе растаяла, и я, понимая, что меня приперли к стенке, сухо сказал:
— Хорошо, господа. Прокатимся, раз маркграф так этого хочет. Что касается вас, неизвестный господин-хиромант, то ваша линия жизни, бесспорно, лжет.
— Вы так считаете?
— Скажу даже больше, у меня есть предположение, что вы вряд ли дотянете до следующего утра.
Эскорт у меня оказался почетным, хотя и немногочисленным. Кроме законника и колдуна со мной отправились в дорогу еще пятеро. Не скажу, что они выглядели головорезами, но иллюзий на их счет я не испытывал — все понюхали пороха и крови в достаточных количествах для того, чтобы я проявлял осторожность. Их выправка, то, как они управлялись с лошадьми и как общались друг с другом, наводили меня на мысль, что эти люди не один год провели в армии. Маркграф собрал для меня хорошо сработанную команду сторожевых псов. По именам они друг к другу не обращались, да и вообще преимущественно молчали, так что я стал называть их для себя Первым, Вторым, Третьим, Четвертым и Пятым.
Они тут же взяли надо мной опекунство, двигаясь по обе стороны от моего коня, когда это позволяла дорога, и каждый час меняясь. Для них я был кроликом, которого надо довезти в целости и сохранности, и если он не собирается бежать и не думает кусать собак, им до него нет никакого дела.
Кролик планировал бежать и кусаться, но несколько позже, когда постоялый двор, где остались Иосиф с мальчиком, будет уже далеко. У меня отобрали пистолет, арбалет, палаш и мой кинжал, так что я был абсолютно беззащитен перед судьбою, если не считать кулаков. Мне связали руки, дабы я не надумал устраивать глупости в самый неподходящий для этого момент. Узду моего коня взял Четвертый, молчаливый небритый мужик лет сорока. Так что я путешествовал исключительно в качестве пассажира.
Ни Проповедника, ни Пугала со мной рядом не было. Не знаю, как они почувствовали ситуацию, но никто из них не стал показываться на глаза законнику, которому хватило бы совсем немного времени, чтобы понять, что они со мной. Возможно, старина Пугало и избежал бы проблем, но вот Проповедник точно бы схлопотал неприятности, как свидетель, способный кое-что рассказать другим стражам. Мне оставалось лишь надеяться, что он так и поступит — предупредит кого-нибудь, во что я вляпался. Старый пеликан сейчас бы обязательно сказал, что висельник на перекрестке все же принес мне беду и, пожалуй, я бы не стал с ним спорить.
