несколько сотен душ и обеспечил вам, червям-падалыцикам, долгую жизнь и молодость. Есть люди, способные расплавить это оружие и выудить из них души, обменяв их на лишние годы. Думаю, пары сотен лет мне вполне хватит. Буду благодарен, если вы согласитесь мне помочь в этом.
Я послал его далеко и надолго, за что тут же получил кулаком в солнечное сплетение от Четвертого.
— Ну что мне с вами делать? — притворно вздохнул маркграф. — Вы ни в какую не желаете слушать умных людей и быть моим другом. Господин Вальтер, я, кажется, обещал вам кое-что?
— Ваша милость известна своей щедростью.
— Оставляю его в ваше распоряжение, но с одним условием: зубов не выбивать, костей и носа не ломать. Вообще не калечить. Я планирую поговорить с ним позже, когда будет желание. Всего доброго, ван Нормайенн. У колдуна к вам старые счеты, и я не вижу причин в них вмешиваться.
Капала вода. Неумолимо и медленно. Было холодно и сыро. Я пролежал так несколько минут, затем повернулся на спину и едва не застонал. Казалось, что по всему телу основательно прошлись палками, словно я ковер, из которого выбивали пыль.
Проклятый колдун!
Было темно, тусклый фонарь где-то за решеткой, отделяющий мою, похожую на бочку, камеру от основного коридора, практически не давал света. Впрочем, видеть я мог лишь одним глазом, правым. Левый заплыл, и, судя по всему, моей роже сейчас не позавидовали бы даже бездомные, живущие в трущобах Солезино. Внешне я вряд ли сильно от них отличался.
Я с трудом сел, чувствуя, как болит тело, справился с головокружением, с сожалением увидел, что с пальца пропало кольцо Гертруды. Его мне было жаль почти так же, как кинжала, с которым я не расставался со времен окончания школы в Арденау. На разбитых губах запеклась целая корка крови, но я отделался синяками, ссадинами и побоями. Колдун выполнил приказ, и переломов у меня не было.
Несмотря на холод и сырость, моя тюремная камера оказалась не лишена некоторых удобств, которые, признаться честно, меня удивили. Здесь стояла металлическая кровать, застеленная матрасом, на ней лежали несколько теплых овечьих одеял, овечья безрукавка и тулуп. Мне явно не грозило замерзнуть до смерти.
— Синеглазый! — раздался голос, от которого я вздрогнул. — Ты там живой?
— Кто? — прохрипел я едва слышно, затем напрягся и спросил: — Кто тут?
— Карл. Как ты?
— Нормально. — Я слез с кровати и, стараясь не обращать внимания на боль, подошел к решетке. — Даже не буду спрашивать, что ты здесь делаешь.
— Я дополнение к коллекции маркграфа. Впрочем, как и ты.
Через прутья я увидел его заросшее, похудевшее лицо. Камера стража находилась напротив моей, в такой же бочкообразной нише.
— Здорово тебя отделали, — посочувствовал Карл. — Что ты натворил? Наступил на любимую мозоль его милости?
— Вроде того. Давно ты здесь?
— Какой сейчас месяц?
— Февраль. Ближе к середине.
— Проклятье! Давно. С начала октября. Они меня взяли на лесной дороге, когда я проезжал недалеко от Латки.
— Что с нами сделают?
— Черт его знает. — Он пожал плечами. — Меня как сюда отправили, так я и сижу.
— Послушай, — озадаченно сказал я, изучив решетку. — Замка-то нет.
— Но я не советую тебе выходить, дружище.
— Почему?
Сильный скрежет был мне ответом. Он донесся из темного прохода, уходящего вниз, в недра земли. Затем раздался стальной звук, и Карл, отшатнувшись в глубь камеры, быстро сказал мне:
— Назад! Живо!
Я послушался его, отступив от двери и слыша все нарастающий скрежет. Какой-то узник в камере по соседству негромко заплакал, а отдаленный женский голос начал читать молитву, от страха глотая слова. Металл звякнул о металл, и перед решеткой остановилась душа.
Это была пожилая женщина, с благородной осанкой и растрепанной прической. У нее оказалось хищное, неприятное лицо и довольная улыбка. Душа как душа, если бы не ее руки — длинные, мощные, каждый палец которых заканчивался восьмидюймовым когтем, сотканным из самой тьмы.
— Твою мать! — выругался я, инстинктивно отшатываясь назад.
Душа зашипела злобной кошкой, скребанула страшными когтями по металлу, впилась глазами мне в лицо, и я резко отвернулся, чувствуя подступающую дурноту. Вот уж нет, сил с меня ты не выпьешь!
— Когда тебе надоест, — сказала она, — когда ты станешь умирать от тоски и отчаяния — позови и открой дверь. Все сразу кончится.
Через какое-то время я вновь посмотрел в коридор — ее уже не было, лишь плакал мой сосед из правой камеры да продолжала молиться женщина.
— За две недели пребывания здесь уже надо понять, что мы с тобой в глубокой заднице, Людвиг. Мы бессильны против окулла. Это не старые медные шахты, где нам пришлось совершить чудо, прикончив подобную тварь.
Карл был прав, окулл, одно из самых темных порождений среди душ, всегда считался крепким орешком. Его не могли уничтожить ни
Еще одной особенностью темной было то, что при желании она могла быть видимой для тех, кто не обладал даром. Этим она с удовольствием пользовалась, пугая заключенных.
За те две недели, что я томился в тюремном подвале замка Латка, мы о многом успели поговорить с Карлом. Темная душа оказалась мамочкой его милости маркграфа, которую тот прикончил, прежде чем приехала инквизиция. Насильственная смерть, плюс та жестокость, которой при жизни обладала маркграфиня, послужили толчком к появлению окулла, пускай для этого и потребовалось несколько лет.
Я не видел в этом ничего удивительного. Если регулярно пожирать ни в чем не повинных девушек, то при желании можно превратиться хоть в самого Сатану.
Окулл была стражем и владельцем подземелий, уходивших, по слухам, глубоко под замок и протянувшихся в толще земли чуть ли не до самого ада.
— Хуже всего, что она достаточно разумна, чтобы быть жестокой, — как-то сказал мне Карл. — Старая ведьма хитра, как демон во время заключения сделки. Она ждет, когда мы сдадимся, или издевается над Мануэлем.
Мануэль обитал в камере по соседству. Когда окулл приходила, а делала она это ежедневно, стоило лишь стражникам повернуть механизм, который разъединял нарисованную на металлической поверхности
Темная не только убивала плоть, но и питалась чужими душами, вбирая их в себя, отправляя в небытие, из которого не было дороги ни в ад, ни в рай.
Иногда она приходила ко мне, но я, в отличие от Мануэля, не ленился посылать ее куда подальше, и
