моряки. Высокомерный грек-работорговец, в богато расшитом камзоле, холодным презрительным взглядом смотрел на запорожцев, без единой капли страха ожидая своей участи.
– Что с командой делать будем? – подошел Данила к еще не остывшему от схватки Гонте.
– Как что? – изумился атаман. – Грека и невольниц продадим татарам, а судно с моряками на дно.
– Ты что, батько? – ошеломленно спросил казак. – На чем далее поплывем, на стругах?
– Тьфу ты! – в сердцах сплюнул на палубу Гонта. – Привычка треклятая…
Данила понимающе кивнул – в набегах казаки брали лишь ценный груз, а команда галиота таковым не являлась. Еще раз окинув взглядом пленных, он встретился с насмешливым взором грека. Неожиданно откуда-то изнутри поднялась горячая удушающая волна. Подойдя вплотную к работорговцу, он негромко, едва сдерживаясь от нахлынувшей ярости, спросил:
– Сколько наших дивчин в рабство продал, купец?
Грек безмятежно пожал плечами: мол, что за глупые вопросы, бизнес есть бизнес, ничего личного.
– Лисица! – свистящим шепотом позвал Данила.
Верный десятник вынырнул из-за спины, словно ожидал команды. Сотник молча кивнул на грека. Недобро ухмыльнувшись, Лисица выхватил черкесский кинжал, скользнул к плененному купцу и деловито воткнул ему в живот. Резко дернув руку вверх, он цепко подхватил за шиворот скорчившегося от боли грека. Жалобный звериный вой пронесся над палубой, заставив умолкнуть причитающих моряков.
Вынув кинжал из раны, Лисица молча обтер его о купеческий кафтан, убрал в ножны и, ловко подхватив вывалившуюся осклизлую серую массу, одним движением забил ее в открытую глотку. Какое-то мгновение полюбовавшись своим творением, десятник одним ударом ноги отправил грека за борт.
– Не много воли взял, сотник? – хмуро осведомился Гонта.
– Команда послушней будет, – буркнул Данила, слегка ошеломленный расправой. – Нам еще плыть с ними.
– Ну-ну, – неопределенно пожал плечами атаман и повернулся к подбежавшему Забельскому: – Тебе чего, десятник?
– Батько, там казаки полонянок делят, – доложил запыхавшийся пан Ляшко.
Немая мольба за землячек виделась в глазах ясновельможного шляхтича.
– Дозволь, пан атаман! – молодцевато вытянулся сотник.
Неодобрительно хмыкнув, Гонта все же согласно кивнул – исполняй.
На корме галиота тем временем шел яростный дележ добычи. Войсковой писарь, уже успевший оприходовать купеческий сундук с серебром, с трудом отбивался от нападок запорожцев, требующих немедленного раздела наличности и – главное! – живого приза. Самые нетерпеливые уже тянули за руки испуганных полуобнаженных наложниц. Один из запорожцев – рыжий, с отвислой заячьей губой, – взвалив на плечо визжащую невольницу, под одобрительный хохот казаков направился с кормы.
– А ну, стоять! – рыкнул Данила, выразительно положив руку на эфес сабли.
– Что, сотник, понравилась девка? – глумливо ощерился рыжий, опуская польку на палубу. – Выбирай скорей, пока всех не разобрали.
– Я вспомнил тебя, казак. Это ведь ты в Умани насилил девочку, пока товарищи твои с ляхами рубились?
Казаки отозвались глухим ропотом. Рыжий, затравленно оглянувшись на мрачнеющих запорожцев, с вызовом ответил:
– А ты что, жидовку пожалел?
– Отпусти девку, – боднув взглядом, Данила угрожающе сказал: – Сдохнешь!
– А ты не пужай меня, колдун! С кем миловаться прикажешь, с тобой? А что… лицом пригож, кожей нежен, могу и приголубить. – Сделав похабный жест, казак отпустил полонянку и метнулся к связанным морякам. Выдернув за бороду рослого грека, он с ухмылкой предложил: – Коли девки тебе не милы, смотри, каков красавчик…
Продолжить он не успел. Бородатый грек извернулся, освободив руку из узла, выхватил из-за голенища казака засапожный нож и быстрым движением полоснул мучителя по горлу.
– Сдох, – ошеломленно выдохнул кто-то в толпе.
– Супротив колдуна, дурень лапотный, попер, – добавил другой голос.
Обведя внимательным взглядом примолкших казаков, Данила негромко позвал:
– Пан Ляшко…
– Здесь, пан сотник!
– Дивчин накормить, помыть… – При этих словах запорожцы грохнули дружным хохотом… – и спать уложить, – с улыбкой закончил он.
Провожаемый скабрезными шутками, Данила, обернувшись к Лисице, предупредил:
– Девок под охрану, моряков в трюм. С остальным утром разберемся. – На секунду задумавшись, привычно ляпнул: – Оно вечера мудреней.
Характерник не простой казак и слова должен произносить осторожно – взвешенно. Утро, как он и пожелал, оказалось мудреным: галиот взяли на абордаж «пираты».
Глава 12
Море было ласковым, летним. Оно мерцало золотистой дымкой восходящего солнца и лениво играло с утренним ветерком пенными барашками волн. Едва различимая прибрежная полоска причудливой нитью вытянулась вдоль горизонта. Звенели снасти, тоненько – испуганно! – отзывался судовой колокол, и гудели головы у запорожцев. Атаман Гонта излагал вновь прибывшим незадачливым «пиратам» свои сокровенные мысли. Излагал внятно, доступно и многоэтажно.
Нет, полковник, конечно, атаман авторитетный. И в рубке толк понимает, и любого краснобая за пояс заткнет. Слова знает, которые Лисица отродясь не слыхал. Молодой казак даже сощурился от удовольствия, услышав особо изощренную тираду.
Абордажная команда смущенно переминалась с ноги на ногу, дергая себя кто во что горазд: один теребил русый чуб, другой пытался оторвать собственный ус, а иные – безмятежно, привычно ковыряли в носу.
Наконец Гонта сипло рыкнул:
– Ну?!
– Дык, батько, – с опаской начал один из «пиратов», преданно выкатив единственный глаз; другой был скрыт под черной повязкой. – Тута… кажись… – шумно сглотнув слюну, он окончательно умолк, растерянно запустив пятерню в затылок.
– Оно ж, енто… – сокрушенно развел руками стоявший рядом разбойник: густобровый, с вырванными ноздрями и слегка шепелявящий при разговоре. – Не разумели…
И его ораторское искусство пропало втуне.
– Дык… енто, – передразнил их атаман, сплюнув на палубу. – Порубали б друг дружку, и что тогда?..
Слава богу, все обошлось – отделались легкими царапинами. Трое убитых матросов в счет не шли.
Спали казаки, дремал на предутренней зорьке уставший караул, когда сотня запорожцев Донского куреня на двух «чайках» незамеченной подкралась к беззащитному галиоту. Уже трещали первые выстрелы и сабли с радостным шипением рвались из ножен, когда боевой казачий клич, с двух сторон прозвучавший в утреннем сумраке, разом охладил буйные головы. Абордаж закончился внезапно, едва начавшись, – тяжелая длань атамана Гонты щедрыми зуботычинами развеяла возникшее недоразумение.
– Вожаков своих где потеряли? – продолжался допрос.
Дончаки мрачно переглянулись. Ответил одноглазый, угрюмо, со вздохом:
– Побили их, батько. Шляхта в сабли взяла. А кто спасся, те в кандалах имперских красуются.
Корабль тихо покачивался на волнах, словно баюкая пригорюнившихся запорожцев. Верхняя палуба трехмачтового судна, еще недавно напоминавшая растревоженный улей, погрузилась в молчание. Данила подошел к атаману и стал сбоку от него. Бросив на него мимолетный взгляд, Гонта вновь повернулся к «пиратским» вожакам.
– Пойдете с нами в страну заморскую?
Вопрос был задан в лоб – жестко, требовательно.
– А куда ж нам деваться-то, батько? – безразлично пожал плечами одноглазый. – Обратной дороги нет,
