пояснил я и успокоил старика: – Да не боись. Ничего с твоим кумом не случится. Я даже награжу его… ну и тебя тоже, как послухов. Если за час доставишь кума ко мне на подворье – каждому по полтине серебром.
Старичок ахнул и мгновенно испарился – только и видели. Правда, почти сразу нарисовался вновь, но только чтоб уточнить:
– А ежели не управлюсь за час? С полтиной-то как быть?
– Тогда по три алтына, – ляпнул я первое, что пришло на ум.
– Не-э, полтина куда лучшее, – сделал глубокомысленный вывод Жила и испарился повторно.
Честно говоря, я не смотрел на часы, так что уложился он с кумом или нет, не знаю. Выдал на радостях по полтине, да и дело с концом. А на радостях, потому что кум припомнил фамилию, которую называл детина.
Не сам, конечно, только после моих подсказок, так что были сомнения – вдруг он попросту решил мне угодить, опасаясь лишиться полтины.
Но, с другой стороны, Манасяна он отверг сразу, над Монтичелли призадумался, а вот когда речь дошла до Монтекова, то сразу радостно заорал, что «енто оно самое».
К сожалению, помимо этого выжать из кума что-либо еще я не сумел – детина был недолго, за еду честно расплатился новгородкой, да и вообще навряд ли бы им запомнился, если бы не отказ перекрестить лоб, упоминание о других богах да еще его странный четвероногий спутник.
В дальнейших поисках могло сгодиться разве описание внешности, хотя тоже невыразительное и без особых примет. Уцепиться можно было только за полоску материи со странным узором, которая обручем обхватывала волосы детины, вот, пожалуй, и все.
То есть разыскивать посланца Световида – а в том, что это был именно он, я уверился окончательно – по таким приметам, все равно что иголку в стоге сена, потому я и не особо надеялся на положительный результат, хотя и отрядил на поиски аж два десятка во главе с Дубцом.
Вдобавок я еще привлек к делу всех «бродячих» спецназовцев – вдруг в случайном разговоре всплывет упоминание о странном человеке и его необычном четвероногом спутнике.
И вовремя нашли, поскольку парню грозили крупные неприятности. Еще бы чуть-чуть, и как знать, что с ним сделали бы озверелые мужики небольшой деревеньки, располагавшейся совсем рядом с Москвой.
А виной всему оказалась его псина, которая, по словам кума Жилы, вылитая волчина. Скорее всего, пес и впрямь был не простым, а метисом-полукровкой, если не чистокровным волком, иначе с чего бы так перепугался лошадиный табун, который деревенские ребята гнали в ночное и как назло встретившейся детине.
Едва кони почуяли волчий дух, как устроили такой концерт, бросившись кто куда, что потом их пришлось весьма долго собирать. И совсем худо, что с перепугу две кобылки метнулись к обрыву, загремев с кручи и поломав себе ноги.
К тому же ребята, вернувшиеся за подмогой в деревню, понарассказывали таких страстей, что выскочившие кто с колом, кто с дубьем мужики накинулись на бедолагу и так отходили его, что тот уже вторые сутки находился ни жив ни мертв, валяясь на охапке соломы в подклети губной избы.
Зверю тоже досталось изрядно, хотя вернувшиеся на место побоища, чтоб содрать с него шкуру, волка не нашли – очевидно, тот ухитрился из последних сил уползти в ближайший лесок, где, по всей видимости, и зализывал свои раны.
Доставленный со всевозможным бережением на мое подворье паренек, который выглядел на удивление юно и как бы не моложе некоторых моих гвардейцев, был и впрямь весьма слаб.
Моя ключница, которая сразу признала парня – внук Световида, тут же захлопотала над его ранами, с укоризной поглядывая на меня, когда я в очередной раз, снедаемый нетерпением, заглядывал в комнату, где она трудилась над Вратиславом.
Надо сказать, что травница и на сей раз не подвела. Не думаю, что за столь короткий срок в руках любого из иноземных докторов парень бы так преобразился. Да, он продолжал оставаться слабым, но ведь когда его только доставили, вообще был никакой.
Его и к Петровне ратники, можно сказать, заносили на руках – сам на ногах не держался, а сейчас ничего, и даже ко мне в кабинет поднялся почти самостоятельно, правда, слегка опираясь на плечо Дубца.
А начал он с того, что протянул мне хорошо знакомый золотой перстень с крупным алым камнем.
– Вот. Деда сказывал, что тебе самому ведома оная жиковина, а потому велел лишь обсказать, что ежели ты хотишь, чего хотел и ранее, то надобно поспешать. – И пояснил: – Сила у камня слабнет. Коль чуток промедлишь, то…
– Сколько у меня в запасе времени? – первым делом спросил я.
– Сила, она исчислению не поддается, – сокрушенно покачал головой он, – потому угадать никому не дано, одначе деда сказывал, чтоб ежели наверняка, то надо бы тебе к Перунову дню[85] поспеть. – И виновато улыбнулся. – Уж прости, что припозднился в пути. Спешил яко мог, да вишь… – И сразу заторопился: – Но десять ден у тебя есть, потому, ежели к завтрему на зорьке ясной выехать, все одно поспеть можно.
– Можно, – согласился я и задумался.
Получалось, времени действительно в обрез. Даже десять дней – это впритык, загоняя по пути коней. Значит, что? Значит, вместо Коломенского завтра прямым ходом на север, в псковские леса, иначе я рискую остаться тут навсегда, а это меня не устраивало никаким боком.
Было над чем подумать.
Вообще-то мое внезапное исчезновение не должно вызвать особого переполоха, особенно если черкнуть Федору прощальное письмецо или просто объяснить ему перед самым выездом, что мне до зарезу надо… отлучиться.
Тот же Бэкон вполне в состоянии заменить меня не только в преподавании философии, но и касаемо подготовки нового законодательства.
Что до остальных, то тут еще проще, и долгов я после себя не оставлял.
Алеха?
Ему тут и правда куда лучше. Здесь он солидный человек, а после того, как разведет картошку с подсолнухами и помидорами, его и вовсе станут носить на руках.
А впрочем, даже если ничего не получится с разведением, не страшно, учитывая, что сытое будущее в виде подаренного ему мною большого села Домнино я ему обеспечил.
Марья Петровна?
Завтра же отправится к Алехе вместе со вторым моим сундуком, благо что она в парне души не чает и даже – редчайший случай – всплакнула при его отъезде.
Ратники?
Чему мог, я их уже научил, да и Зомме остается, а с привезенными Алехой – и мастерами, и художниками – царевич как-нибудь разберется. В конце концов, можно оставить ему короткие инструкции.
Разве что…
Я вздохнул.
Хотя… Собственно говоря, какое до меня дело Ксении Борисовне? У нее есть жених, молодой и симпатичный, да вдобавок ко всему аж целый поэт, так что и тут все в порядке.
Правда, в последнее время она что-то перестала его навещать, но тут, как мне думается, из-за обычных суровых условностей и жестких требований к поведению незамужней девушки, поскольку шотландец хоть и был еще слаб, но твердо перешел в категорию выздоравливающих, а потому правила приличия теперь не позволяли ей наносить визиты Дугласу.
И то, что говорит моя ключница, безапелляционно утверждая, что, дескать, перестала она туда приезжать, потому что и я почти перестал наведываться в этот терем, самые настоящие глупости.
Ее слова, конечно, льстят мне, и слышать такое весьма приятно, но надо быть дураком, чтоб и впрямь поверить травнице. Просто так совпало по времени, вот и все.
Словом, как бы оно ни было, глаза глазами, а мне там все равно делать нечего уже хотя бы по той простой причине, что нельзя. Был бы кто иной, но переступить через Квентина…
