уметь такое, чего ты еще никогда не видел. Знаешь, словно кто-то сидит во мне и говорит это. Странно…
Дмитрий опешил и опасливо уставился на меня.
Интересно, поверит? Впрочем, неважно. Пусть не сейчас, а потом, но придется… когда все увидит воочию. Вместо этого я посоветовал больше не думать о «божьем суде», а пойти и проститься с Квентином.
Про Пепла говорить не стал, хотя гробов в трапезной стояло два.
– Он всегда
Сдается, Дмитрий и так понял, какие слова остались недосказанными, поскольку не произнес ни слова, поспешив к лестнице.
Сказать мне ему и впрямь было что. Если бы он не наболтал шотландцу черт знает что, то навряд ли тот до такой степени озлобился бы на меня, что пошел на открытое предательство.
Возможно, осознавая свою вину, пусть не полностью, но частично, Дмитрий пробыл подле Квентина всего ничего. Немного постоял сбоку, скорчив гримасу, которая, очевидно, означала вселенскую скорбь, зачем-то поправил саван, небрежно поцеловал в лоб Дугласа, продолжающего по-прежнему улыбаться уголками рта, и сразу перешел ко второму гробу с телом Пепла.
Подле моего гвардейца он пробыл и того меньше, после чего был таков.
На мне вины за гибель шотландца было куда меньше, но она тоже имелась, и в отличие от «красного солнышка» осознавал я ее куда глубже.
Как я мимоходом узнал всего пару часов назад, Квентин еще до суда виделся с моими ратниками, которые, возвратившись после допроса от Басманова, согласно указу боярина не куда-нибудь, а на мое подворье, принялись добросовестно ждать результата.
Ждать было скучно, а ребята понятия не имели о предательстве Дугласа, так что особо не таились перед ним, пересказывая, каково им досталось по пути в Кострому, да какие задушевные песни о любви пел их воевода, да как геройски дрался, спасая царевну.
Много чего они ему поведали.
Хорошо хоть не забыли мои слова о том, что пока надлежит держать мою любовь в секрете, однако ревнивому шотландцу и без того было с лихвой через край, вот он и проголосовал за мой смертный приговор.
«А ведь я даже не знаю, кто его настоящий отец, да и имя матери тоже не запомнил», – вдруг подумалось мне.
Впрочем, немудрено. Он же всегда делал основной упор на короле Якове, который якобы и является его отцом, а мать если и упоминал, то всего раза два – то ли Элизабет, то ли Джейн, то ли Маргарет…
Нет, не помню.
Не знаю, сколько времени я провел подле тела. Может, час, может, два, а то и все три. В голове продолжали суматошно мелькать разные альтернативные варианты, при которых все могло бы быть совсем иначе, куда радостнее и приятнее, в том числе и самый простой.
Достаточно мне было тогда сказать Багульнику, что я непременно загляну вечером на подворье, и Дуглас никуда бы не поехал, а терпеливо дожидался бы меня в тереме, и сейчас был бы жив-здоров, а теперь он холоден и неподвижен, и все это из-за…
Дверь вдруг резко, с неприятным скрежетом отворилась, открывая проем, ведущий в черноту сеней. Я вздрогнул, очнувшись от раздумий, и растерянно посмотрел на нее, но в трапезную никто не вошел. Зато стало куда темнее – поток воздуха разом погасил почти все свечи, оставив гореть лишь четыре.
Я протянул руку к одной из них, чтобы заново зажечь остальные, но тут дверь столь же неожиданно, с коротким скрипом, очень похожим на неприятный смех, захлопнулась, и еще три свечи потухли. Единственная, чей огонек не угас, осталась в моих руках.
Недоуменно пожав плечами, я поднес ее к черным фитилям остальных, но успел запалить только три, вдруг осознав, что и я, и даже Дмитрий были лишь косвенными виновниками гибели Квентина.
Косвенными, но далеко не главными, ибо шотландец был обречен на смерть.
Господи, какой же я слепец. Остается лишь вновь и вновь повторять: «Поднимите мне веки!», хотя теперь это делать все равно поздно.
Ведь дело вовсе не в том, что я его не простил, и уж точно не в том, что он забыл свою саблю. Все равно бы Дуглас погиб.
Он не остался бы в живых даже в том случае, если бы я заехал на подворье и мы бы с ним помирились. Разве что в этом случае смерть дала бы ему отсрочку, да и то весьма небольшую по времени – от силы на пару-тройку дней. Ну при самом благоприятном раскладе неделю или полторы.
Да-да, это предел, ибо нас, тех, кто ринулся защищать семью Годуновых от запланированного этим жестоким миром их убийства, было как раз четверо!
Четверо, которые в свою очередь стали обреченными, поскольку мир этот не потерпел вмешательства в свои дела.
Возможно, какое-то время он пребывал в нокдауне от тех смачных оплеух, которыми мы угостили его, но теперь вышел из шока и принялся мстить за столь несусветную наглость, заодно возвращая все на свои прежние места.
Причем, даже осуществляя свою месть, он действовал строго последовательно.
Вначале пришел черед священника.
Вторым защитником был Архипушка. И он тоже погиб при схожих обстоятельствах. Только
Квентин же третий по счету.
И вновь сходство. Различие лишь в одном – на сей раз он попытался заставить врагов танцевать под ударами плети, а не сабли, вот и все. Кстати, не исключено, что если сейчас посчитать количество его ран, то оно совпадет с тем, сколько он получил
Интересно, а как поступит мир со мной?
Хотя зачем я гадаю – не далее как сегодня днем он уже
Более того, на Никольской мир пытался действовать наверняка и выставил против меня утроенное, если не упятеренное количество врагов, а сам я даже команду Дубцу отдал точно такую же, как
Неслучайно мне сразу припомнилась и эта трапезная, и Годунов – все сходилось.
Выходит, попытка покушения на меня со стороны мира тоже состоялась, вот только отчего-то не принесла успеха. То ли Лада, то ли Авось, а может, оба по очереди успели выручить, взять под крыло, дважды прислав подмогу.
Или лучше не самообольщаться, надеясь на небесных покровителей?
Что ж, есть и другой вариант. Вполне допустимо, что, так скоро и удачно расправившись с тремя защитниками из четырех, мир решил напоследок, подобно сытой кошке, поймавшей четвертую мышь, слегка поиграться с нею, на время вобрав острые коготки и якобы выпуская ее на волю.
Ну-ну!
Сразу понятно, что мультик про Тома и Джерри он не смотрел. Вот и хорошо. Будет возможность – постараюсь продемонстрировать, взяв на себя одну из ролей.
Я устало вздохнул и успокоительно кивнул Квентину, чтобы он ни о чем не тревожился в своем полете к звездам. Джерри хоть и американский мышонок, но и то успешно тягался с превосходящими силами врага, а я – русский, так что мне сам бог велел.
И вообще, напрасно этот котяра так упорно стремится припереть меня к стенке. Забыл Том, что загнанная в угол мышь может запросто укусить кошку, ибо терять ей уже нечего. А уж когда Джерри вдобавок обуреваем стремлением спасти своего друга и свою любимую, то тут и вовсе…