основной.

Вторая сотня оцепления была, как говорится, с бору по сосенке. Десяток из одного приказа, как тут именуют стрелецкие полки, десяток из другого, десяток из третьего и так далее. Словом, строго согласно плану пиар-кампании, чтобы все ратные люди, где бы ни служили, все равно в подробностях знали, как добр, как умен, но главное – как справедлив царевич.

Но пиар пиаром, а следить за порядком тоже надо, и лучше, если этим займутся одни и те же люди, для которых эта охрана станет привычным делом, поэтому сотня, где служил Щур, была бессменной, чем Ратман Дуров – голова полка, куда она входила, безмерно гордился.

Кстати, сам десятник даже как-то раз подходил ко мне вместе с еще пятью парнями из своей сотни и, с трудом выговорив непривычное слово «гвардия», попросился на службу.

Я с сомнением покосился на его изрядно припорошенные сединой волосы, но отказывать не стал, сказав, что подумаю и через три дня дам ответ.

Аккуратно собрав данные на всех шестерых – помог Васюк, отец которого продолжал служить в соседнем полку у Федора Брянцева, – я пришел к выводу, что они подойдут, включая и десятника. Как сказал о себе сам Щур, пенек хоть и в летах, но еще крепок и послужит дай бог.

Правда, именно он как раз за ответом не пришел, но, может, это и к лучшему – тогда его сегодня точно бы не было.

Нет, об этом умолчим – ни к чему самому нагонять на себя страхи, тем более их и без того хоть завались.

Меж тем наиболее горячие головы постепенно стали галдеть все громче и громче – тоже мне нашли место для своего коло[80], – и наконец один из них торжествующе завопил:

– Да тут и пан Ивановский, и пан Вонсович, и пан Пельчинский, а они все тоже на службе у царя Дмитрия! – И, подбоченившись, зло осведомился: – Что ж, стало быть, одних государевых людей можно безнаказанно казнить только за то, что они не варварского роду-племени, а нам посчитаться за смерть невинно убитых…

– Здесь Русь! – рявкнул возмущенный Щур, от негодования возвысив голос. – Потому и закон здесь русский. Ежели государевых людей кто изобидел – виноватого непременно к ответу призовут и он получит, что ему следует. – Оглянувшись в сторону Пожара, он удовлетворенно кивнул и с некоторой ехидцей дополнил: – Но ежели они, будучи на службе у Дмитрия Иоанновича, сами заворовались, то… – И повторил уже сказанное мною каким-то получасом ранее: – Во пса место.

Поляки обиженно загомонили пуще прежнего, явно возмущенные эдаким уничижительным сравнением их погибших товарищей, но тут к Щуру прибыла подмога.

Теперь уже меня отделяла от поляков не пятерка, а сразу два десятка всадников, и о том, чтобы отбить меня от них для последующей расправы, не могло быть и речи.

Более того, оглянувшись на загадочный гул, приближающийся издали и вновь со стороны Пожара, я увидел, что к нам направляется целая толпа москвичей.

Десятник с сомнением покачал головой и мрачно уставился на солидно вышагивающего со стороны Посольского двора пана Дворжицкого в сопровождении еще трех человек из числа начальства, которые были мне хорошо знакомы по Путивлю.

Негодующие шляхтичи тут же гурьбой ринулись к своему гетману, пускай и бывшему, а пока они что-то взахлеб объясняли пану Адаму, ежесекундно тыча в трупы поляков, сзади меня раздалось растерянное:

– Да это ж князь Федор Константиныч! – И далее вновь неизменные воспоминания о судах, где я стоял за правым плечом, к которым незамедлительно добавился и мой уход за больным ратником в темнице.

Далась им эта кормежка с ложечки!

Нашлись и добровольцы, кинувшиеся помогать хлопотавшему над ранеными товарищами Дубцу, причем почти незамедлительно оттуда донеслись ахи и вздохи, а чуть погодя и возмущенные возгласы:

– А робяты вовсе младые!

– На детишков длань подняли!

– Да как у них токмо руки не отсохли!

Чуть разрядило обстановку удивленное восклицание:

– А ентот, гля-кась! Думала, кончается уж, хрипит пред смертушкой, а он… храпит!

Молодец, Микеланджело. Пожалуй, пусть и дальше хрипит-храпит, ни к чему будить, о чем я и сказал Щуру. Десятник, подумав, согласился.

Но удивление затесавшимся пьянчужкой прошло быстро, и вновь стало нарастать возмущение:

– А ентого, гля-кась, вовсе убили!

– Изверги!

– Поганцы!

Дальше больше, и вслед за этим посыпались незамедлительные комментарии:

– Приперлись тут к нам на Русь!

– Кто вас сюда звал?!

И в завершение, как кульминация, уже хорошо мне знакомое:

– Бей!

Толпа угрожающе двинулась вперед, но тут же была остановлена зычным окриком Щура:

– Назад!

Почти сразу вслед за этим он перестроил своих людей. Половина продолжала оставаться лицом к полякам, а вторая во главе с десятником развернула коней на сто восемьдесят градусов и угрюмо уставилась на толпу.

– Ну, кому живота своего не жаль?! – зло осведомился Щур у отхлынувшей толпы и уже гораздо тише, пытаясь успокоить, продолжил: – Покамест неведомо, с чего весь сыр-бор начался, а потому допрежь разобраться надобно, чтоб…

– Это как же неведомо?! – сурово осведомился знакомый мне бородач – мясник Микола.

На сей раз топор лежал у него на плече, и лезвие – молодец, хоть догадался помыть – было уже чистым.

Пока чистым.

Правда, догадлив он оказался только наполовину – рубаху, изрядно забрызганную кровью, он сменить не додумался, балда.

– Как это неведомо, когда уж всем давно все ведомо. Вона и видок имеется. Ну-ка, Ржануха, подь сюды!

Из людских рядов робко вышла следом за бородачом та самая девка. То, что она не успела переодеться, меня порадовало.

– Братанична моя, – громогласно объявил Микола, поворачиваясь к толпе. – Братец мой старшой Микифор о прошлое лето помре, а матушки у ее давно нетути, померла ишшо три лета назад, вот я и взял сиротку к себе. Уж и женишка ей справного подыскал. Хошь и невелика у него лавка, ан все ж…

– Ты погоди про лавку, – хмуро перебил Щур. – Про дело сказывай…

– Я и сказываю, – ничуть не смутился бородач и бухнул увесистое: – Прижали в углу мою сиротинушку горемышную да… ссильничать хотели.

Толпа охнула и угрожающе загудела.

– Ты народ не распаляй! – рявкнул десятник. – Не тебе судить, чего они хотели. Ты лучше сказывай, чего они сотворили.

Люди вновь притихли, тоже желая узнать, что же произошло.

– А ничего не сотворили, – с вызовом произнес мясник, – потому как она вырвалась да убёгла.

– Стало быть, она ничего не видала, – разочарованно протянул десятник.

– Это как жа?! – возмутился Микола. – Все доподлинно своими глазоньками узрела и услыхала. Ее ж сызнова пымали. – И осуждающе кивнул в сторону угрюмо скучившихся по другую сторону шляхтичей. – Сам подивись, каки кобели здоровущи. От таковских поди убеги. Пымали, да к тыну прижали, рукав разодрали, а чтоб не ерепенилась – в рожу заехали. Эвон, сам зри – чуть скулу напрочь не своротили.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату