Могло быть и хуже, но то ли везение, то ли умение, то ли провидение…
Пробегавший Генрих сообщил, что у них в девятой роте потери убитыми и ранеными — треть строевого состава. И это — тоже не самый худший исход.
Мы с Лиходеевым, пройдясь для порядка по окопам, расположились у входа в бывший немецкий блиндаж, чтобы заняться учетом матчасти. Фельдфебель называл номера стволов, собранных с наших убитых и раненых, а я записывал их в тетрадку.
Бой окончился, началась бухгалтерия…
— Вы тут хоть прибарахлились? А то ведь война войной…
— Да уж не без этого, вашбродь.
— Молодцы.
— Рады стараться! — с довольной ухмылкой козырнул Лиходеев.
Трофеи были богатые — одних пулеметов взяли десяток. Правда, половина из них нерабочие. Винтовки, пистолеты, боеприпасы и прочее снаряжение. На левом фланге, где окопы зачищали первый и второй взводы, наши взяли ротный склад продовольствия. Опытный Лиходеев вовремя пресек попытку расхищения спиртного и съестного — все пошло в ротный котел.
Сам фельдфебель щеголял трофейным цейссовским биноклем на шее, а за ремень с правой стороны был заткнут новенький «парабеллум».
Орел у нас Кузьма Акимыч.
Я закончил писать и поинтересовался у него:
— Чего там слышно? Когда выдвигаемся?
— Дык, вашбродь, вот разведка своих коней через окопы да воронки проведет — и уйдут в дозор. Осмотрятся, капитану доложат, а там, глядишь, и дальше двинемся.
— Главное, чтобы немцы не очухались.
— Не должны, вашбродь! Пушкари наши их зна-а-а-тно проредили. Да и Ленька Птицын — земляк мой, с-под Твери — писарем при штабе полка служит, сказывал, мол, по сведениям разведки, нету у германца тут сильных войск. Во второй линии ландвер ихний да запасники. Пушек у них, конечно, много, но мы-то тоже не лыком шиты?
— Ну да. Немцы тут воевать-то по-серьезному не собирались. Если бы не наступление, они бы тут до морковкиного заговенья просидели. Окопы вон какие, гнезда для пулеметов бетонированные, блиндажи. Ты вот «лисью нору» у командного пункта видел?
— Как не видеть! Видел, вашбродь. Сурьезно сделано — там сажени четыре глубина. Не всякий снаряд возьмет. Только ежели прямо в горловину «чемоданом» попасть.
— То-то и оно.
Из хода сообщения появилась процессия подносчиков во главе с Филимоном Копейкиным.
— Вашбродь, огнеприпасы доставлены!
— Хорошо! Молодцы!
— Рад стараться!
— Лиходеев, скажи по взводам, пусть скоренько пополняются, а то чует мое сердце, скоро двинемся.
— Слушаюсь, вашбродь! Ну-ка, Филька, скидайте ящики вон туда, по пересчету, — засуетился фельдфебель. Пока они там возились, Кузьма Акимыч успел выспросить про обед. Оказалось, что к темноте подвезут.
Хорошо бы. А то есть уже хочется. Я сидя откинулся на стенку траншеи и прикрыл глаза. Почувствовал, как расслабляется тело, уходит напряжение. Хо-ро-шо!
7
Спустя два часа после начала атаки мы двинулись дальше.
Наша рота теперь — головная, а девятая переведена в арьергард «по причине значительной убыли строевого состава».
Впереди двигается разъезд полковой разведроты, а следом — мы, повзводно, в сопровождении приданных нам пулеметчиков. Оборачиваясь, то и дело натыкаюсь взглядом на этих бедняг. С обреченностью верблюдов они несут на себе разобранные «максимы», стараясь не отставать.
Я, как Чапаев, впереди, разве что только без лихого коня. Казимирский торжественно поручил мне следовать в авангарде. Вот и следую. Вместе с гренадерами четвертого взвода, с которыми штурмовал немецкие окопы.
Иду и поражаюсь немецкой основательности и хозяйственности. Сразу за пригорком, заросшим молодой порослью, который отделял немецкую линию обороны от тылов, мы обнаружили узкоколейку, по которой, видимо, доставлялись снаряжение и припасы. По обеим сторонам от дороги раскинулись аккуратные, любовно ухоженные огороды. Посадок было великое множество — огороженные камешками, взрыхленные грядки с пробивающейся зеленью имели бы очень мирный вид, если бы не воронки, хаотично разбросанные среди этого «сельского хозяйства».
— Во немаки обустроились! — восхитился Савка, шагавший рядом со мной.
— Да-а! Капитально! Только коров да овец не хватает для полноты картины!
— Скотину тут держать невместно — осколками побьет! — вздохнул ординарец и прибавил шагу.
Продвигаясь вдоль узкоколейки, мы стороной обошли разбитую и брошенную батарею немецких 77- миллиметровых полевых пушек. Артиллерийская позиция была уничтожена полностью. Среди раскуроченных орудий, передков и зарядных ящиков густо лежали мертвецы в «фельдграу». Хорошо их тут накрыло — без шансов.
— Эвона, разведка скачет! — объявил глазастый Жигун, топавший следом за мной.
Действительно со стороны небольшой рощицы приближался всадник. Подлетев к нам, он резко осадил коня, откозырял:
— Рядовой Николаев!
— Что там, Николаев?
— Пушкари германские, вашбродь! Сдаются!
— Много их там?
— Десятка два будет! Почитай, ранетые все.
— Ну пойдем глянем, что там за пушкари.
Н-да… Жалкое зрелище. Грязные, оборванные, почти все в окровавленных бинтах. При моем появлении сидевшие кружком под присмотром разведчиков немецкие артиллеристы зашевелились, а мне навстречу поднялся толстый немолодой дядя с погонами фельдфебеля. Вытянувшись, он козырнул и заговорил сиплым лающим голосом:
— Feldfebel Klose! Der Ober Unteroffizier der Hundert neuzehn dreitener abgesonderten Feldbatterie.[50]
— Fhnrich Von Asch. Moskauer Grenadier regiment,[51] — представился я в ответ.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что фельдфебель взял на себя командование после того, как выбыли из строя все офицеры. Среди раненых их было двое, и оба тяжелые: командир батареи капитан Маттеус и лейтенант Клинсманн. Под чутким руководством фельдфебеля артиллеристы сложили оружие и надеются получить медицинскую помощь.
Пообещав свое содействие, я оставил двоих гренадер охранять пленных, и мы двинулись дальше. По моим ощущениям, мы прошли больше двух километров, когда от разведчиков вновь прискакал вестовой Николаев:
— Немцы, вашбродь!
— Где?
— С полторы версты будет. Сразу за болотцем. Окопы роють!
— Вас заметили? (Чуть не ляпнул — «засекли», но вовремя спохватился.)
