Взгляды присутствующих тут же обратились в мою сторону. Признаться честно, от их обилия мне сразу стало как-то не по себе. Однако Олесницкий вопрошать не торопился – он лишь смотрел на меня, причем в глазах его появилось какое-то странное выражение. Полное впечатление, что он меня оценивал, прикидывая, как и что. Мог ли я овладеть городами? Нет, он явно думал совсем о другом. Спросить бы, так ведь не ответит.
Но пауза затягивалась, и я решил прервать ее, но пояснять стал не ясновельможным панам – еще чего, слишком много чести, – а Дмитрию:
– Вои у меня справные, государь, вот и одолел. А что до того, кому какой град принадлежит, так ведь карт у меня не имелось, вот и разошелся. Опять же и говор – что ляшский, что свейский – мне вовсе не ведом.
– Но потом-то неужто ты не вызнал, кому принадлежит часть градов, что ты взял? – не выдержал Олесницкий.
– Вызнал, – кивнул я, повернув голову в его сторону. – Конечно, вызнал. Вот только гонцы, отправленные к королеве по случаю очередной победы, к тому времени были уже далеко и вернуть их я не успевал. К тому же дело воеводы – брать грады, а не сдавать их, а уж кому они принадлежат и прочее, решать королям да императорам. – И я отвесил низкий поясной поклон Дмитрию. – Как надумает непобедимый кесарь в дружеском согласии с моей королевой, так оно и будет.
– Судя по твоим словам, князь, получается, что ты вовсе не упреждал ее? – мрачно спросил Олесницкий.
– Отчего же. – Я снова простодушно улыбнулся. – После, конечно, известил ее и повинился, но королева поведала, что так даже лучше, ибо Лифляндия тоже ее вотчина по праву наследования. Потому будет только справедливо, если она сразу возьмет себе от нее небольшую часть, а от остального откажется, милостиво подарив оное королю Речи Посполитой, дабы меж вашими державами воцарились мир и согласие.
И опять пауза. Послы переваривали мою наглость, не находя достойного ответа. Затем Олесницкий глухо выразил свои сомнения в том, что, услыхав про такой милостивый подарок, его король пойдет на замирье. В ответ я равнодушно пожал плечами, давая понять, что это не мое дело.
– Как видите, ясновельможные паны, – щедро одарил их любезной улыбкой Дмитрий, – речь у нас с ней поначалу была токмо о свейской Эстляндии, что тут нам и подтвердил ее воевода князь Мак- Альпин.
– Значит, Лифляндию она вернет обратно? – уточнил малогоский каштелян.
– Как я могу повелеть королеве, коя покамест еще не моя подданная? – развел руками Дмитрий.
– Я подразумеваю потом, когда она и ее королевство будет принято Русью, – внес уточнение Олесницкий.
При этом, как я подметил, посол, виртуозно извернувшись, ухитрился ни разу не назвать титул Дмитрия. Ну да, князем вроде как нельзя, тогда уж точно ответ будет отрицательный, а царем или, паче того, кесарем – полномочий нет. Вот и выкручивается, бедолага, как может.
– Ежели я приму ее в свое подданство со всеми градами, кои она указала, то тем самым соглашусь с тем, что они принадлежат ей, – заметил Дмитрий. – Гоже ли мне после того изменить своему слову? К тому же, как тут было поведано ливонскими послами, она и без того милостиво уступает Жигмонту две трети Лифляндии, так чего же более? – И он сменил тему: – Одначе мыслится мне, что не след на третий день после моей свадебки вести столь сурьезные речи, кои требуют долгих обсуждений. Думаю, мы сделаем ныне тако. Дабы ты, ясновельможный пан, уразумел, что дружба моя с Жигмонтом по-прежнему крепка, я, приняв те грады, кои назначены королевой мне, один из них – Мариенгаузен – так и быть, подарю польскому королю.
И очередная пауза. Ну да, уж очень много подарков. Так и сыплются, так и валятся со всех сторон – не успевает Олесницкий подбирать.
– А… прочие грады, кои ныне преподнесены тебе в дар? – прервал молчание малогоский каштелян.
– У нас на Руси сказывают, дареное не дарят, – пояснил Дмитрий. – Иначе первый даритель может осерчать, решив, что таким образом человек выражает недовольство подарком. Я же, из любви к своему молодшему брату Жигмонту, и без того оное нарушил, выделив ему один град. О прочих же надлежит списаться с моей любезной сестрицей – не изобидится ли она на меня за таковское, а уж опосля решать.
– Стало быть, пока ясновельможная пани Мария Владимировна… – начал было Олесницкий, но тут же был прерван сердитым окриком Дмитрия:
– Не забывайся, посол! Когда ты величал меня непотребной титлой, это одно. Тут я еще мог простить тебя, ибо так повелел тебе твой король Жигмонт, холопом коего ты являешься. Но называть ясновельможной пани королеву Ливонии Марию Владимировну, коя вдобавок доводится мне трехродной сестрицей, тебе никто повеления не давал, а потому возьми свои словеса обратно и именуй ее тако, как тут о ней объявлено ее послами, ибо в противном случае я буду вынужден отправить вас обратно.
Олесницкий угрюмо уставился на Дмитрия и отчетливо произнес:
– Что-то рано ваше господарское величество забыли, что посажены на свой престол токмо при дивном содействии божием, милостью польского короля и помощью польского народа. – Замечание насчет королевского титула Марии Владимировны он явно проигнорировал, не собираясь ни извиняться, ни поправляться. – И сдается мне, что рановато великий князь Московский, – ясновельможный пан особо выделил последние три слова, – отважился на сие непотребное обращение с послами того, кто в свое время оказал ему столько ценных услуг, без которых ему не видать бы этого престола как своих ушей.
Так-так. Кажется, посол окончательно взбесился, коль настолько забылся, что начал говорить такое. Но сказал он это напрасно – такого Дмитрий уже не простит. Вон как резво подскочил со своего трона.
– Более хулу и лай слышать я не желаю, – звонким голосом заявил он. – Одначе сперва еще раз повторю для памяти, что мы не князь, не господарь и даже не царь, но император на своих пространных государствах. Приняли мы этот титул от самого бога, и имеем по милости божией под собой служащих нам князей, господарей, а с нынешнего дня и королей. – Он надменно вскинул подбородок. – Терпел я ваши поношения изрядно, но более не желаю, а посему изгоняю вас, яко особ, не умеющих вести себя должным образом и править посольство так, яко надлежит меж учтивыми людьми.
Ишь ты. Можно сказать, выгнал взашей. Впрочем, наверное, и правильно. Во всяком случае, мне это только на руку. О затеваемой Дмитрием войне с крымским ханом можно забыть – теперь уж нашему государю точно хватит заморочек на севере.
Ну что ж, остается со спокойной душой попировать…
Глава 39
Встречи, встречи, встречи…
Надо сказать, что место за отдельным столом, который был придвинут вплотную к царскому, не пустовало, невзирая на отсутствие Олесницкого. Причем сидел там даже не один человек, как планировалось ранее, а двое, ибо Дмитрий объявил, что решил удостоить столь высокой чести и барона Нарвского, и герцога Эстляндского, ибо желает в их лице оказать превеликую честь своей сестрице королеве Ливонии Марии Владимировне.
Помня о всяких неудобоваримых блюдах, я осторожничал и ел мало, а вот проголодавшийся дьяк наворачивал за обе щеки, так что в основном на все вопросы государя пришлось отвечать именно мне.
Сразу отмечу, что молодожены представляли собой весьма любопытное зрелище. Один одет исключительно во все русское, начиная с красного бархатного опашня, усаженного жемчугом и опушенного соболями, а другая – в платье польского покроя. Даже корона на ее голове выглядела как-то по европейски – ничего общего с шапкой Мономаха или теми тремя коронами, которые мне доводилось видеть в царском казнохранилище.
Мнишек, сославшись на нездоровье, вновь отсутствовал, но его дочку благодаря своему удобному
