Неожиданно его кимоно ожило. Изловчившись, мэтр дизайна извлек из его шелковых недр телефон с инкрустированным звездой корпусом, который был предназначен специально для особых клиентов. Точнее, для одних клиентов – московского комьюнити. Умамото ответил, засуетился и спешно велел кому-то, находящемуся за границами экрана, нести ему одежду. Параклисиарх отключился от абонента.
Салонная дама с низким поклоном уведомила Невесту о том, что ей предстоит раздеться, и с замиранием сердца ждала ее реакции.
– Какие проблемы? Раздевайте, – пожала плечами девушка. Ее не смутило, что для этой деликатной процедуры были приглашены юноши.
В кармане Параклисиарха, сидящего за шелковой портьерой, зазвонил айфон.
– В процессе… – тихо ответил он собеседнику.
– Я хочу это видеть. Организуй картинку, – велел Уар.
Малюта повиновался: чуть отодвинув жемчужный шелк портьеры, он развернул свой гаджет видеокамерой к Невесте.
Руки юношей порхали над Невестой, поэтапно приближая ее силуэт к естественному, дарованному матерью-природой. Салонные девушки подхватывали шубку, блузку, которую юноши расстегивали в четыре руки, словно играя на флейте. Юбка плавно струилась по обнажающимся бедрам, округлым коленям, падала к тонким лодыжкам, туфельки снимались коленопреклоненно. Наконец сцена опустела, явив взору мэтра главную героиню этой мистерии.
Уар, напряженно следивший за разворачивающимся на его дисплее действием, откинул голову, прикрыл глаза и сглотнул слюну.
В центре зала, как в сердцевине огромного зеркально-золотистого цветка, Марья видела московскую домашнюю девочку из хорошей семьи, волею судьбы восходящую к Неведомому. Она всматривалась в свое обнаженное тело, множимое зеркалами, в перламутровое сияние кожи, в волны пепельных волос. Ей остро захотелось, чтобы Неведомое позаботилось о бессрочном продлении ее молодости и красоты. Цена значения не имела.
Умамото кланялся, обнажая раз за разом худые волосатые ноги меж расходящихся пол халата, и бормотал извинения.
– Насмотрелся? Не надо никуда ходить одеваться, Йоджи! Времени нет! – командовала через переводчика салонная дама. – Ты идею рожай!
На втором мониторе появился Пан-Жоль Дотье с телефонной трубкой в одной руке и со щипчиками для бровей – в другой.
– Я уже все понял, мадам, у меня уже есть предложение: абсолютно прозрачное платье, под которым видны все постромки: бюстье, трусики, пояс, швы все, бретельки, подвязки… Я эту модель как раз вчера додумал для грядущего показа.
– Паша, какой такой показ-факаз?! – выходила из себя салонная дама. – Тут совершенно неформатный случай. Должно быть самое сливочное спецпредложение! Самые пенки! Завтра к обеду, на крайняк к вечеру, платье должно быть у меня. Думай, Паша.
– А кто еще думает? – напрягся дизайнер.
– Кто-кто… Умамото в пальто! – отрезала салонная дама и переключилась на первый монитор, на котором японец деликатным покряхтыванием пытался привлечь ее внимание.
– Мне тут сообщили, – Умамото поклонился, – что на Невесте, – еще один поклон, – будут украшения из Алмазного фонда. Можно было бы набросать на образ цитат из дома Романовых позднего периода: ампирный силуэт… или нет, скорее ранний модерн, елецкие кружева…
– Ёджи, если б нам нужны были елецкие кружева, мы бы обратились к Зайцеву, – прервала поток креатива салонная дама. – Зачем нам цитаты из прошлого? Дай нам цитаты из будущего. И пусть тебя не тревожит Алмазный фонд. Короче, нам не нужен закос, Ёджи. Нам нужен свежак. Наисвежайший! Въехал? Давай, ворочай рогами… мозгами. Чтобы завтра платье было в Москве, – подвела черту салонная дама и отключилась, прервав стон дизайнера по поводу сроков.
Умамото прошлепал босиком в кабинет, погладил самурайский меч, висевший на стене, ребром ладони изобразил сиппуку и выругался на языке предков. Париж не приносил ему вожделенного почивания на лаврах, а для нагнетания креатива уже требовался стимулятор. Выдвинув ящичек бюро времен Директории, мэтр достал заветный флакончик, накапал его содержимое на счет за электричество, со вздохом приложил его ко лбу и, растянувшись на оттоманке, стал ждать прихода.
Было бы неправдой сказать, что Параклисиарх наблюдал за разворачивающейся картиной без тени волнения. Да, эта девочка волновала его, особенно ее волшебная линия оголенной шеи. С Параклисиархом давно такого не случалось. Но через несколько дней, после свадьбы, социальные различия между ними станут окончательно непреодолимыми, и нечего предаваться несбыточным грезам, одергивал он сам себя.
В следующую секунду, в следующую долю секунды, сладкие грезы красивого, зрелого, состоявшегося Параклисиарха разлетелись вдребезги: к Невесте метнулись две молнии… Малюта рванул следом и, едва успев схватить Митрофанию и Жу-Жу за волосы обеими руками, отдернул их от оголенной шеи девушки, которая в ужасе отшатнулась и закрылась руками. Дамы шипели, плевались и сквернословили. Так, держа дам за хвосты, Параклисиарх сопроводил их в «майбах» и велел охраннику увозить злобных фурий подальше. Вернувшись в Wedding rooms, Малюта застал Машу плачущей. Конечно, бедная девочка испугалась. Но придется привыкать. Параклисиарх прижимал девушку к своей груди, гладил ее пепельные волосы, утешал, обещал, что будет рядом и вообще что-нибудь придумает. А Маша вдруг впервые поняла, что над ней простерли крыло, что ее охраняет сильный и верный человек. Она впервые в жизни почувствовала себя защищенной мужской силой от нынешних и грядущих угроз. И прониклась благодарностью, больше похожей на зарождающуюся любовь. Сильные руки крепко держали ее. И это было так не похоже на легкие холодные прикосновения эстетствующего Уара…
Наконец показавшаяся из служебного помещения перепуганная хозяйка внесла коробку размером в человеческий рост. Черная коробка была порождением зачумленного сознания неизвестно на каких препаратах сидящего дизайнера и напоминала гроб с кистями. Страх вернулся и окатил Марью холодной волной. Хозяйка поставила «гроб» на стол и потянула за кисть. Невеста замерла. Крышка открывалась медленно, с характерным скрипом и жалобным подвывом скрипки. В гробу оказалось открытое платье из пунцовой тафты, на лифе которого сверкала звезда из россыпи бриллиантов. Под расходящейся верхней юбкой, подол которой был отделан золотым крученым шнуром, имелась абсолютно прозрачная нижняя юбка, оголявшая левую ногу гипотетической невесты, с подвязкой из редчайшего драгоценного кружева. Вся эта роскошь не просто лежала в коробке-гробу, а была надета на фарфоровую куклу с разбитой головой.
Невеста онемела от ужаса и красоты. Наверное, именно это и можно было назвать «ужасной красотой» в буквальном, первоначальном смысле этого слова.
– Это – самое роскошное и дорогое, но манекен, очевидно, при транспортировке, увы… – лепетала хозяйка, – но, что странно, осколков не было… Может, так и было задумано?
Параклисиарх ни минуты не сомневался в истинности высказанного хозяйкой предположения.
31
Хоть и не было никогда в Москве термальных источников, но нужные воды во все времена, будь то война или холера, доставлялись в Первопрестольную исправно. Купальни квартировали в разных местах, в зависимости от конъюнктуры и фарта владельцев недвижимости, и сегодня размещались в бывшем дворце Апраксиных-Трубецких на Покровке. Об этом месте знали только члены комьюнити. Собственно, на их деньги купальни и содержались. Чем бы ни казался дворец снаружи, какая бы вывеска ни помещалась над входом, внутрь могли попасть только избранные. На сеансы приглашались мануалы, массажисты и косметологи со всего света. Вся современная наука работала над поддержанием молодости лица и тела членов комьюнити. Из Гималаев доставлялись свежайшие экскременты яков, жевавших в горах махлат-траву, из вулкана Карисимби в Руанде привозился просеянный через золотое сито пепел сгоревших гигантских доисторических
