поучиться, а потом распространить этот опыт!
Мы расстались с Шацкиным после того, как он заручился моим твердым обещанием написать статью для «Правды», которую комсомольский вожак намеревался протолкнуть в печать через Николая Ивановича. Однако второго сентября наша инициатива получила неожиданный удар.
В этот день (обычный рабочий вторник) Лазарь неожиданно ворвался в мой кабинет в наркомате, потрясая зажатой в руке газетой:
– Виктор Валентинович! Виктор Валентинович! – затараторил он с порога. – Тут такое написано! Такое… – Не находя слов для вразумительного объяснения, он протянул газету мне. – Вот, сами почитайте!
Взяв в руки газету, вчитываюсь в строки довольно большой статьи, в которую нервно тычет пальцем Шацкин. Да-а, нехороший от этой статьи идет запашок. Автор… а кто у нас автор? Ага, секретарь Смоленского губкома РКП(б). И этот ответственный партработник с прискорбием констатирует, что полезный почин по организации хозрасчета в бригадах усилиями некоторых молодых политических авантюристов («Это не на меня ли он намекает?» – негодует Шацкин) получил левацкое извращение. Автор ссылается на опыт организации хозрасчетной бригады в паровозном депо в Смоленске, приходя к выводу, что там процветают рвачество и уравниловка («Что, одновременно?» – удивляюсь я), насаждается групповщина. В конечном итоге инициаторам бригады секретарем губкома был приписан анархо-синдикалистский уклон. Да не просто так – оказывается, соответствующую резолюцию уже протолкнули через бюро тамошнего райкома РКП(б)!
Так, а что это у нас за газета? «Гудок». Не самого крупного калибра издание, однако же газета общесоюзная, а издающий ее НКПС – весьма авторитетное ведомство. О, так тут и Харьковский паровозостроительный пропесочили: те же рвачество и групповщина, противопоставление узкогрупповых интересов общественным, а погоня за длинным рублем ведет к спешке и забвению о качестве ремонта… И фактик к делу подшит – выход из строя недавно отремонтированного в Харькове паровоза. Тут даже и директору досталось: за попустительство анархо-синдикалистским тенденциям и подрыв единоначалия.
Итак, нам преподнесли целый букет политических обвинений. Просто так смоленский секретарь бросаться ими не стал бы. Значит, чувствует поддержку кого-то из фигур посильнее. Такие нападки по нынешним временам без ответа оставлять нельзя. Не почувствовав отпора, эти навешиватели ярлыков осмелеют и заплюют так, что вовек не отмоешься.
Шацкин тараторит у меня над ухом:
– Мне звонили сегодня в ЦК РКСМ. Эти сволочи там, в Смоленске, мало того что бригаду разогнали, так еще на ребят выговора повесили. За политическую несознательность! Исключением из комсомола грозили!
– Лазарь, – поднимаю голову от газеты, – к Бухарину, конечно, идти необходимо. Однако Николай Иванович – человек мягкий, а тут надо ударить в ответ так, чтобы сразу отбить у тех гадов охоту швыряться политическими обвинениями. Но вот с ходу могу назвать тебе только одного человека, который мог бы нам помочь. Это Дзержинский.
– Слушай, Виктор, ты что, серьезно? – бурчит Шацкин с явным недоумением. – У него же дел выше крыши! На нем помимо ОГПУ еще и весь ВСНХ висит. Чего ради Феликс Эдмундович будет разбираться с хозрасчетными бригадами?
– Надеюсь, что будет. По моей информации, – бросаю многозначительный взгляд на собеседника, – Феликс Эдмундович весьма озабочен делом привлечения рабочих к решению хозяйственных вопросов. Так что у него мы должны найти понимание.
– Коли так, – немедленно реагирует комсомольский вожак, – то я в ближайшие же дни прорвусь к нему на прием. Если такого человека удастся убедить оказать нам поддержку… Да, чтобы заполучить его на нашу сторону, стоит постараться.
И с этими словами Лазарь, даже не попрощавшись, торопливо покинул мой кабинет. Известий от него не было до пятницы. И вот пятого сентября, под самый конец рабочего дня, он опять влетает ко мне, с треском распахнув дверь.
– Есть! Виктор, есть! – радостно кричит он прямо с порога. – С обоими договорился!
– С кем – с обоими? – От неожиданности не сразу догадываюсь, о ком именно говорит Шацкин.
– С обоими! Ну, с Бухариным и с Дзержинским! – объясняет он. – Дзержинский даст статью в «Правду», а Бухарин – в «Большевик». Так что этим… – Лазарь неопределенно машет рукой и каламбурит, – свой гудок прикрутить придется!
– Так что Дзержинский? – Меня в самом деле интересует реакция этого человека, к которому я и раньше испытывал глубокое уважение.
– О-о, мировой мужик! – Шацкин плюхается на стул и начинает рассказывать. – Ну, как к нему пробиваться пришлось, это отдельный разговор. Короче, узнал я его прямой телефон в ВСНХ, дозвонился, и он практически сразу среагировал на мою фамилию и принял без проволочек. Когда он услышал всю нашу историю, сразу говорит – я на вашей стороне! Если рабочие сами, по собственному почину, берутся за налаживание хозрасчета, за улучшение организации работы, – то такой почин надо всемерно поддержать. Тем более что, – сразу ведь уловил, даром что у него никакого экономического образования нет, – этот ваш бригадный подряд позволяет очень точно увязать реальный вклад рабочих в производство на предприятии с их заработком. В общем, теперь, думаю, этот партийный чинуша из Смоленска язык будет вынужден придержать.
Энтузиазм Лазаря передается и мне. Если все получится, как ему обещали, то это будет выстрел дуплетом из двух главных партийных изданий. Конечно, это еще не официальная партийная директива, но очень близко к этому.
– Так что, статья для «Правды» нужна срочно? – интересуюсь у Шацкина.
– Нет, Николай Иванович заявил, что сам напишет!
Еще лучше. Мне меньше работы. А если серьезно, то никто из партийного руководства ради вопроса о бригадном подряде не станет дезавуировать две такие крупные фигуры, как Бухарин и Дзержинский.
Следующая неделя принесла мне не слишком приятную встречу. На очередном заседании коллегии НКВТ, где в повестке дня стоял вопрос о режиме внешнеторгового оборота для концессионных предприятий и смешанных обществ с участием иностранного капитала, появился глава Главконцесскома ВСНХ Троцкий. Обычно на такого рода заседаниях бывал либо его заместитель Адольф Абрамович Иоффе, недавно вернувшийся из Вены, где он недолго был полпредом и одновременно проходил курс лечения, либо Тимофей Владимирович Сапронов, член Главконцесскома, председатель Малого Совнаркома РСФСР и ярый левый оппозиционер, считавший Троцкого примиренцем и чуть ли не дезертиром с фронта борьбы с бюрократией.
Но на этот раз Троцкий пришел сам. Я догадывался, что в последние месяцы Льву Давидовичу приходилось непросто. Его отказ от дискуссии в конце 1923 года неизбежно вызвал целый вал претензий со стороны тех партийных работников, кто считал себя его сторонником. Наверняка немалое недовольство проявили и те военачальники Гражданской войны, кого покоробила его добровольная отставка с поста Предреввоенсовета, – Муралов, Белобородов, Мрачковский, Склянский, Антонов-Овсеенко и другие. Неудивительно, что настроение у Троцкого было подавленное.
После совещания перехватываю Троцкого в коридоре и задаю прямой вопрос:
– Наверное, злы на меня донельзя, Лев Давидович? Клянете себя, что уступили моему напору?
Троцкий мрачно сверкнул на меня глазами из-под густых бровей и нехотя проговорил, отвечая вопросом на вопрос:
– Ну а вы на моем месте что, прыгали бы от радости?
Пристально смотрю ему прямо в глаза, не отводя взгляда:
– Кажется, я уже говорил вам, что речь идет не о капитуляции, а о перемене тактики борьбы? Так постарайтесь не только сами это осознать, но и донести это до своих товарищей. – Стараюсь говорить четко, размеренно, акцентируя важные мысли, как будто забивая гвозди. – Сейчас борец с бюрократией не тот, кто громче всех будет кричать о развитии пролетарской демократии, самодеятельности масс и об искоренении бюрократизма. Сейчас в деле развития внутрипартийной демократии главное – делать любые, самые малейшие, но реальные, практические шаги по вовлечению партийной массы в решение вопросов партийной жизни. И то же самое относится к массе беспартийной – ее не лозунгами о советской демократии
