произнес упавшим голосом:
– Господа, вы представляете, насколько трудно будет убедить Морское министерство и… – он не стал упоминать государя, но все поняли, кого имеет в виду адмирал, – принять столь решительное изменение броненосной программы?
Риторический вопрос вызвал общую пессимистичность. Рома даже начал продумывать, как бы попасть на прием к императору и уболтать его величество при помощи эмпатизатора. Известно же, что десятком лет позже венценосный полковник Никола станет фанатом очень больших дредноутов – может, и сейчас будет очарован грандиозностью замысла… Однако Кутейников предложил более простой путь к успеху.
– Принять такое решение может лишь генерал-адмирал, – сказал он уверенным тоном. – Как только будут готовы наброски проекта, я отправлюсь в Париж и переговорю с великим князем Алексеем Александровичем.
– Да пребудет с вами Сила, – прошептал Гога.
Услыхав его, Николай Евлампиевич оптимистично согласился:
– Вы правы, князь, с нами сила крестная!
Через два часа хронокорректоры садились в московский поезд, плохо представляя, к каким результатам приведет их кавалерийская атака на историю. Оба сильно сомневались в успехе, но понимали, что сделали максимум возможного. Теперь оставалось лишь ждать развития событий, то есть исхода Русско-японской войны.
Глава 12
Упругое коварство
Тьма за вагонным окном казалась чернее космической. Во вселенской бездне хоть созвездия светят, а деревни вдоль Николаевской железной дороги не имели электрических осветителей, да и свечи глубокой ночью никто не зажигал. Непроглядный мрак лишь изредка прорывался далекими разрядами молний.
Заметив угрюмость попутчика, Гога попытался развеселить его, жизнерадостно сказав:
– Понимаю твою печаль, соучастнег. Я тоже проголодался, как стадо бешеных волкодлаков, а желудки наши перестали буянить. Поэтому предлагаю по возвращении в Первопрестольно-Белокаменную завалить в какой-нибудь крутой кабак.
Не отводя взгляда от оконной черноты, Рома дернул плечом и буркнул:
– Можно.
Отделаться от княжеских шуток оказалось непросто. Гога проговорил чуть серьезнее:
– Не будь такой кислятиной. Думаешь, мне легче? Сам напрягаю остатки серого вещества, пытаясь вообразить, к каким итогам приведет наша вылазка. Ладно, возьми себя в верхние конечности. Поживем пару дней в Москве, подкормимся – и вернемся к любезным тебе комиссарам да чекистам.
– Зачем? – меланхолически осведомился Роман.
Опешивший Гога переспросил:
– Как же «зачем»? Сам ведь говорил, что звездолет будет искать нас именно в том времени. Нам, если помнишь, обещано подправить судьбу близких людей.
Отвернувшись наконец от окна, Рома исподлобья кинул угрюмый взгляд на коллегу-хронокорректора и мрачно прошипел:
– Не будет никаких близких… Звездолетчики либо кинули нас, либо сами не понимали, к чему приведет коррекция времени. А мы вовремя не додумались и добавили себе проблем, совершив идиотскую экспедицию в прошлый век.
– Для меня он позапрошлый, – машинально съехидничал Георгий, но быстро продолжил с нескрываемым интересом: – Что ты хочешь сказать? Постарайся формулировать в доступной форме.
– Стараюсь… – Достав из саквояжа непочатую бутыль «Курвуазье», Роман наполнил стакан и залпом отпил солидную дозу. – Я понял весь ужас только вчера, но не стал говорить, чтобы хоть ты оставался в форме на посиделках у Крылова.
Его туманные намеки встревожили Георгия. Мнимый князь тоже хлебнул коньяка и сказал почти серьезно:
– Ты меня пугаешь.
– Сам напуган. Ведь мы кардинально изменили будущую историю, тем самым переломав судьбы наших еще не рожденных родителей. Неважно, случится ли Гражданская война, возникнет ли Советский Союз и когда разразится следующая мировая война. Важно, что изменения реальности повлияют на жизнь наших предков. Мой малолетний дедуля, которого ты видел вчера, вовсе не обязательно встретит мою бабку, они переженятся на других людях, и в результате вместо моей мамы родятся совсем другие дети. И даже если они все-таки сойдутся каким-то чудом, не исключено, что возьмутся делать детей не в тот день, или вообще не тот сперматозоид не с той яйцеклеткой сцепится. И все, прощай Рома, прощай Гога! Хромосомы сложатся по-новому, и совсем другие дети свет увидят.
– Попадет мой дед по распределению не на ЗИЛ, а на КамАЗ, не встретит бабулю – вот и не родится мой папа, – пробормотал ошеломленный Гога. – И вообще, никто не знает, от кого эти прабабки детей рожали…
– Ты понял, – удовлетворенно изрек Рома и стукнул стаканом об стакан товарища по авантюре. – Твое здоровье. Теперь слушай дальше. Своими чересчур умными советами на посиделках мы сделали доброе дело для Отечества, но лишили себя даже ближнего будущего. История неизбежно изменится, стирая следы нашего пребывания в революционные годы. Не приходили Мамаев и Левантов в Смольный, не разговаривали с вождями Совнаркома, никто нас там не знает и не вспомнит.
– Придется снова внедряться. – Георгий уловил основной мотив и сам развивал идею. – Причем дальнейшая история нам уже совершенно не знакома, поэтому неизвестно, куда мы попадем, оказавшись в году восемнадцатом.
В самом недобром расположении духа они допили коньяк и тяжело заснули, убаюканные покачиванием вагона. Поезд неутомимо продолжал движение по ночной равнине сквозь реальность, которой предстояло измениться до неузнаваемости. Так, по крайней мере, полагали два человека, затерявшиеся в закоулках времени.
На другой день они, оставив питерские покупки в квартирке на Большой Бронной, отправились бесцельно бродить по воскресной Москве. Жизнь казалась бессмысленно-безрадостной, к обоим вернулась давняя подруга депрессия, мир вокруг был до отвращения бесцветным, отвратительным и тоскливым. Поочередно и дуэтом они бормотали: дескать, как были неудачниками в своих временах, так и остались никчемными особями. Подобные настроения с неизбежностью привели к естественному желанию напиться до бесчувствия либо до зеленых чертей – как получится.
Незадолго до полудня хронокорректоры сидели в знаменитом трактире «поставщика высочайшего двора» Тестова на Театральной площади. Время завтрака уже миновало, обеденное не настало, в полупустом зале шумно гуляла купеческая компания. Как удалось понять пришельцам из отмененного будущего, купцы отмечали удачную сделку и по такому поводу пили водку в алфавитном порядке. Начали с анисовой, потом взялись за боярышниковую, ванильную, гвоздичную и так далее.
– Мы так не сможем, – грустно признался князь Георгий. – Подай-ка нам, голубчик, чего-нибудь помягче. На черной смородине, к примеру.
– Непременно-с, – заверил его старший половой, одетый в белоснежную рубаху. – Чего еще изволите- с?
Половой смачно расхваливал прекрасные продукты, доставленные поставщиками с Украины и Дона, из Астрахани, Крыма и Сибири. Усиленное слюноотделение почти заставило Романа заказывать все подряд, но Георгию дикий капитализм девяностых и нулевых обеспечил иммунитет от рекламы. Остановив жестом прославление раков, откормленных на жигулевском откосе, Гога потребовал подать для начала холодную осетрину с хреном, потом принести селянку с почками и расстегаями, солений разных, а под занавес пиршества – утку. Смущенный небывало скромным заказом, трактирный работник осведомился робко: дескать, не желали бы господа кулебяку, блинов, гурьевской каши, а также знаменитого тестовского поросенка.
– В другой раз попробуем и раковый суп, и поросенка, – отмахнулся Рома. – Неси водку, осетрину и кувшин кваса.
